Лед подо мной прогнулся сильнее, я чувствовал, что это предел его крепости. Но я не ощущал страха и был готов идти до конца. А может, я хотел умереть?

— Костик занимался распространением наркотиков в школе?

— Да, дядя Саша. Давайте вернемся! — сквозь слезы взмолился Влад.

— От кого он их получал? Не может быть, чтобы ты, его близкий друг, не знал этого!

— Честное слово, дядя Саша, не знал. Костик все держит в тайне… держал…

— Если это правда, то мы сможем сделать еще пять шагов. Если неправда, то лед нас не выдержит. Мы хоть и недалеко от берега, но здесь метров пять-семь будет, если на середине — шестнадцать. Ты любишь плавать в ледяной воде? Пошли! — Я хотел сделать шаг, но Влад заорал, удерживая меня:

— Стойте! Я только раз был при этом!

— Уже теплее… Давай адрес, и не надо так кричать.

— Если они узнают, что я… Дядя Саша, пожалейте! Если вы отправитесь к ним, то они и вас могут… как Костика.

— Это уже моя проблема, а за себя не беспокойся — я никому ничего не скажу. Я жду адрес или мы пойдем дальше?

— Один раз я ходил с Костиком, но остался внизу, возле подъезда. Это белый, облицованный плиткой девятиэтажный дом на углу Анри Барбюса и Предславинской, с правой стороны. Один он там такой, спутать невозможно. Второй подъезд. Квартиру не знаю, этаж предположительно второй или третий — дольше ждать лифт, чем подниматься, так Костик мне сказал.

— Как имя этого торговца? Ты должен знать!

— Бодя, Протагон его кликуха, наркоша конченый.

— Он был среди тех стриженых, которые стояли возле выхода из кладбища?

— Самый здоровый из них.

— Раз ты его в лицо знаешь, значит, не только у подъезда дежурил. Зачем они убили Костика?

— Не знаю! Честно! — Влад зарыдал, глаза у него закатились, того и гляди грохнется в обморок.

А лед и в самом деле ненадежный, сильно потрескивает. Бравада меня оставила, и на смену ей пришел страх. До берега недалеко, но если провалимся, то можем и не выбраться на высокий обледенелый берег.

— Хорошо, Влад, возвращаемся. Только медленно и осторожно.

По-прежнему держась за руки, двигаемся назад. Я боюсь не за себя, а за Влада. Не знаю, что на меня нашло — так рисковать жизнью подростка! Меня гложет раскаянье. Первым на берег ступает Влад, я за ним.

Почувствовав твердую землю, Влад стал понемногу успокаиваться, но из-за пережитого страха дрожь то и дело сотрясает его тело.

— Хо-ло-дно! — Влад застучал зубами, словно печатал на пишущей машинке, но у меня остался еще один вопрос.

— Зачем Костик распространял наркотики, он же не был наркоманом?

— Ее-му ну-уж-ны бы-ли деньги. У ва-ас с ни-ми ту-уго, а он хотел ко-о-мпью-ю-тер.

— Ладно, беги к друзьям — они тебя заждались. О нашем разговоре никому ни слова! Ты понял меня?!

— Да-а. Ни-и-кому. — И Влад побежал мелкой трусцой вверх.

Я посмотрел ему вслед и вспомнил, как они с Костиком самостоятельно ездили по путевке в Евпаторию. Полученных впечатлений им хватило на год. Вспомнил их зимние лыжные походы в Голосеевский лес, рыбный промысел на Трухановом острове, когда шла чехонь. Воспоминания наполнили меня нежностью к этому низкорослому пареньку, свидетелю счастливых моментов жизни моего Костика. И только что я чуть не погубил его своим безумным поступком.

— Милочка, усаживайтесь поудобнее. Пожалуйста, не дрожите так, я не людоед, а просто врач, самый обыкновенный врач.

В огромном кожаном кресле утопает благодушный старичок-толстячок с нимбом седых волос вокруг розовой лысины — на людоеда и в самом деле не похож. Большие оттопыренные уши выглядят несколько комично, но когда я заглянула ему в глаза, мне стало не до шуточек относительно его внешности. Аккуратно и смиренно присаживаюсь на самый краешек кожаного дивана. Сижу прямо, словно проглотила палку, как учила бабушка.

— Меня Людочка предупреждала, что вы хотите остаться инкогнито. Нет проблем.

«Глаза у него будто из фаянса — блестящие, голубые, твердые и такие же безжизненные».

— Психоневрологический диспансер пока посещайте, ведь, как меня предупредила Людочка, вы там стоите на учете. Со временем мы этот вопрос урегулируем. Историю болезни мы откроем на любое имя. Меня интересуете вы, а не то, как вы себя захотите назвать. Хоть Анной Карениной! Но лучше выберите другое имя, это ассоциируется со слишком трагичной судьбой.

«Как глупо, что я об этом не подумала, будет крайне неприлично сейчас встать и уйти. Взять имя литературного персонажа? Какого?»

— Дашкова? Прекрасная книга, читал, да и фамилия ничего. Имя можете тоже не свое. Иванна Павловна Дашкова? Прекрасно! Великолепно! Теперь, пожалуйста, возраст, но, пожалуйста, настоящий. Это существенно. — Старичок-толстячок стал с воодушевлением потирать руки, словно мои слова должны были ему принести невиданное наслаждение.

«Мои года — мое богатство. Богатство ли?»

— Тридцать четыре года и Телец? Отлично. Вы выглядите гораздо моложе своих лет, а в моих глазах так вообще девочка. В вашем роду не было, как по отцовской, так и по материнской линии, психических заболеваний? Не надо так вздрагивать, бурно реагировать — я не следователь, а вы не обвиняемая! Один ученый француз когда-то сказал: «Все люди безумцы, так что не быть безумцем означает только страдать другим видом безумия». Вы, конечно, понимаете, что все это говорится в переносном смысле. Я ваш друг, а по совместительству врач, но больше друг. Вы не должны стесняться меня и будьте предельно откровенной.

Молча отрицательно мотаю головой. В таких случаях бабушка делала мне замечание, считая это неуважением к собеседнику.

— Так говорите — не было? Отлично. Заранее предупреждаю, если что-то запамятовали, а потом вспомните, не стесняйтесь, вносите коррективы. Понимаете, память человеческая — очень ненадежная штука, но чрезвычайно важная, особенно в моей профессии. Инфекционными заболеваниями не страдали?

Мой голос тихий и дрожащий, и мне стыдно за него, но не могу с собой совладать.

— А в детстве? Нет? Отлично. Психическими? Может, все же обращались к врачу? Нет? Прекрасно. И не надо наводить сырость на глаза, словно готовитесь заплакать. Платочек вам не нужен — вы же не собираетесь плакать? Сморкаться — пожалуйста.

Я прикрываюсь платочком от взгляда фаянсовых глаз, но от них не скроешься.