острая потребность попробовать абсолютно все. Уверен, сегодня я был бы напуган до смерти. Я упоминаю об этом, только чтобы поднять тему общеизвестного побочного эффекта курения травы, который мы называли «пробивает на хавчик». В состоянии наркотического кайфа даже самая нелепая еда обретала божественный вкус.

«Эй, не жмись, поделись чипсами!» Можно ли утверждать, что опыт «укуренного» питания поспособствовал фиксации на еде? Возможно, но я не могу представить, что он привел к акцентированию внимания на качестве ингредиентов, поскольку почти все на вкус было хорошо. Надо отметить, что в те времена я был знаком со многими знатоками марихуаны, студентами, которые в подробностях могли описать разницу в кайфе между, скажем, «тайскими палочками» и золотой марихуаной из Мексики. Но подобное гурманство было не для меня, так что я быстро утратил интерес к травке, как только она стала крепче и дороже. Я предпочитал задорно мягкий кайф от травки по 20 долларов за 30 граммов, помня о кататоническом ступоре, в который меня ввела сенсимилья по цене 100 долларов за 7 граммов. В двадцать с небольшим я окончательно оставил увлечение травой.

Итак, когда я поступил в колледж, у меня зарождалась любовь к вкусной, но простой пище, я не воротил нос от развлечений, традиционных для вечеринок тех времен в общежитиях, кстати, пунш из этилового спирта пользовался бешеной популярностью. Но и мириться с некачественным пивом я тоже не хотел. Помню свой первый вечер в Уэслианском университете в Коннектикуте. Пока президент колледжа толкал нескончаемую официальную речь, приветствуя очередную партию новичков, мы с другом-единомышленником выскользнули на улицу и отправились в магазин, где торговали спиртным навынос, чтобы успеть купить пиво до закрытия в восемь вечера. С банками в руках мы отправились в общежитие.

Я мог бы довольствоваться Budweiser и Miller, стандартными напитками прошлых дней (да и сегодняшних, если уж на то пошло). Импортные марки, такие как Heineken и Beck’s, считались пивом высшего качества, но даже тогда меня уже было не провести. Кроме того, мы не могли себе его позволить. Что касается альтернативных вариантов, то нельзя сказать, что их у нас было много. Тем не менее я старательно выискивал редкости вроде Ballantine India Pale Ale (всегда волнительная находка) и Haffenreffer’s (может быть, не столь редкое в Новой Англии, но все-таки обладающее чуть более выраженным вкусом по сравнению с остальными марками). К тому же это пиво продавалось в баночках объемом 0,45 литра, которые мы называли «зелеными монстрами». Помимо редкой бутылочки дешевого столового вина, все студенческие годы я отдавал предпочтение именно пиву. В отличие от Оксфорда и Кембриджа, где такие прославленные британские писатели, как Дженсис Робинсон и Хью Джонсон, прошли мощную тренировку в процессе подготовки к двум ежегодным университетским дегустаторским состязаниям, в Уэслианском университете не имелось винных погребов. У нас не было никаких тренировок, не было и Общества вина и пищи, как в Кембридже, которое, по словам Джонсона, в виноторговых кругах Лондона считалось весьма благоприятной почвой для взращивания будущих покупателей. И так сохранялась и процветала британская винная культура, развивавшаяся преимущественно в высшем обществе.

Однажды меня пригласили на ужин в квартиру профессора, и тот откупорил бутылку Korbel, калифорнийского игристого вина массового производства, которое в 1970-х годах считалось изысканным. Мое истинное знакомство с вином состоялось немного позже, когда я закончил учебу в университете и решил несколько месяцев попутешествовать по Европе.

Я желал лицезреть красоты Европы, наслаждаясь попутно прелестями европейской кухни, поэтому изучил путеводители и спланировал всю поездку, трапезу за трапезой, от Норвегии до Греции, точно так же, как планировал поездки по Америке. Разумеется, бюджет моего путешествия был по-студенчески скромен, сэкономленные деньги, заработанные после учебы. В моем распоряжении имелся проездной Eurail и перечень дешевых хостелов и гостевых домов, где можно было скинуть рюкзак. По возможности я старался перемещаться ночными поездами, чтобы сэкономить на жилье. Я не планировал спускать кучу денег на питание, однако составил список лучших кафе, таверн, буфетов для работников железнодорожных вокзалов, рийстафелей, остерий и сосисочных из всех, что смог найти.

Во Франции, Италии, Греции и Испании я приобрел привычку пить вино за едой. Не вино мирового класса, даже близко ничего подобного. Я ведь был студентом, поэтому с радостью поглощал пищу в самых дешевых заведениях, запивая ее кувшинами простого красного, белого и розового вина, запомнившегося не потому, что оно мощным ударом под дых заставляло исторгать из себя потоки прилагательных, а потому, что эти скромные вина, сухие и неброские, придавали особую прелесть любой трапезе.

Мне никогда не приходило в голову прибегать в описаниях вин к цветочно-фруктовому языку. Имеет ли вино вкус ежевики или крыжовника, фиалок или бузины, смолы или, как однажды описал вино один мой знакомый, «шоколадного ликера, который вышел из задницы бедуина, переболевшего лихорадкой»? Да кому какая разница? Вина были хороши на вкус, благодаря им еда становилась вкуснее, трапезы – оживленнее, периодически появлялись новые друзья.

Однажды, сидя в маленьком ресторанчике на главной улице на берегу Ниццы, я налегал на картофель фри со стейком и стручковой фасолью, попутно размышляя, как же французам удается добиваться такого потрясающего вкуса фасоли. Естественно, на столе стоял кувшин с красным вином, незамысловатым, но таким манящим, что волей-неволей хотелось сделать глоток после каждого укуса. За другим столом сидела пара, говорящая на английском, по крайней мере, на одной из его разновидностей.

– Слышите этот австралийский акцент? – обратился я к сидевшей рядом американке, делая еще один глоток.

– Что значит акцент, братан? – раздался зычный возглас от другого стола. Так началась типичная недельная дружба между экономными туристами, которые находят общие интересы и маршруты, объединяющие их на короткое время. А мне казалось, что мое трехмесячное приключение – это глобальный проект… Мы пригласили новых знакомых за свой столик и угостили вином. И вот тогда-то я узнал, что если уж австралийцы покидают дом, чтобы посмотреть мир, то в силу расстояний и дороговизны редко путешествуют меньше года или двух.

Вернувшись в Штаты, я стал готовиться к поступлению в магистратуру. Мне нравился колледж, и никогда не возникало желание бросить учебу, поэтому мой план состоял в получении докторской степени по американистике и должности профессора в колледже. В действительности мною больше двигали призрачные надежды, нежели убежденность в успешном результате. Я был хорошим студентом, но не блестящим, хотя и получил грант на участие в программе «Американская цивилизация» Техасского университета в Остине.

Техас? Для еврейского мальчика из Нью-Йорка странный выбор. Это была не Лига плюща. Даже не близко. Насколько