одновременно и покой, и активность; то же самое относится и ко всем прочим полярным качествам. Мне известно лишь одно понятие, которое намекало бы на его интеллектуальное значение как целого, и это – понятие «уравновешенность», но даже оно является уступкой потребностям относительного мышления. Это и вершина, и начало всех возможностей.

В отличие от предшествующего Постижения, это состояние не характеризуется интенсивным или активным ощущением счастья. Его можно было бы назвать блаженным лишь в том смысле, что налицо всестороннее отсутствие какого-либо страдания. Счастье, вместе со всеми прочими качествами, является составной частью этого единого целого; сфокусировав индивидуальное внимание соответствующим образом, можно выделить счастье из общей массы и активно его испытывать – если пожелаешь. Но для меня как будто не было в этом нужды. Сознание являлось настолько целостным, что не было необходимости выделять какое-то эмоциональное качество, чтобы обогатить его. Я был выше всех видов эмоций как таковых и поэтому мог располагать ими и проявлять любую из них по своему выбору. Я мог благословлять благородными качествами или налагать негативные как некое проклятие. Однако само это состояние было для меня настолько лишенным всякого элемента желания, что отсутствовал какой-либо повод благословлять или проклинать. Ибо это такое совершенство, что и не прибавить, и не убавить.

Когда в этом состоянии я припомнил основание своей прежней мотивации, я понял, что, если бы раньше это состояние было как-то обрисовано мне в виде абстрактной идеи, оно отнюдь не показалось бы мне привлекательным. Но если ты слит с этим состоянием, то в сравнении с ним все иные состояния, которые прежде могли быть объектами желания, кажутся бедными. Самое высокое из мыслимых человеческих устремлений представляет собой цель, неизбежно искаженную дефектами незрелого воображения. И полная уравновешенность совершенного сознания неизбежно должна казаться относительному сознанию чем-то вроде пустоты, отрицанием всех доступных пониманию ценностей.

Но отождествление с этим высшим состоянием подразумевает отказ от основ относительного сознания и выход за пределы всех относительных оценок. Возврат к относительному основанию требует сужения и ослепления сознания, неизмеримого умаления. В месяцы, последовавшие за Постижением, когда я возвратился в драму относительной сферы, я ретроспективно рассматривал то Трансцендентное Состояние как сознание самого высокого и желательного совершенства. В сравнении с ним все прочие ценности стали мелкими и жалкими. Но я всегда несу с собой память (и более чем память) о непосредственном знании, а это – нечто совсем иное, чем опосредованно переданное и абстрактное изображение его как одного из возможных состояний сознания.

Сокровенной частью этого высокого сознания является ощущение власти и силы буквально космического масштаба[54]. По сравнению с этим все походы цезарей и завоевания науки – просто детские игры. Ибо все эти достижения, которые на страницах человеческой истории выглядят столь помпезно и внушительно, пребывают в той сфере сознания, которая в самой своей основе подчинена Высшей Силе и Власти. Ресурсы наших самых могучих правителей и нашей науки бессильны перед простыми природными катаклизмами достаточного размаха. Но само существование этих сил природы зависит от Трансцендентности, выглядящей как Пустота. В ней сокрыта тайна того, что было до рождения и будет после смерти. Все это, все эти игры видимых и незримых сил кажутся не более чем иллюзорной драмой мимолетного сна в безграничных просторах вечности. И вот из этой Вечности раздается Глас вечно недремлющего Сознания, и перед Властностью и неодолимой Силой этого Голоса все сны, хотя бы и космических масштабов, рассеиваются.

Вот и сейчас, когда я пишу, снова возвращается ощущение Присутствия этого потрясающего Величия. На сей раз, поскольку я сосредоточен на проблеме объективного формулирования, я менее растворен в Тождестве и ощущаю Его как «Присутствие». Тот ум, который некогда прокладывал себе путь через тайны функций сложных переменных и Кантовой трансцендентной дедукции категорий, трепещет от дерзкой попытки постичь То, что грозит мгновенно рассеять саму способность постижения. Интеллект с радостью бы ушел в многозначительное и всеобъемлющее Безмолвие, где истинно одно лишь «Слово без формы». Эта личностная сущность трепещет на краю бескрайней Бездны нерелевантности, неотвратимо поглощающей самые величественные миры и светила. Но нужно еще выполнить определенную работу и сходить на берег еще рано.

Во время кульминационного Постижения я увидел себя вездесущим и тождественным как бы «Пространству», которое обнимало не только зримые формы и миры, но и все виды и качества сознания. Однако там все они существуют не как нечто различное и объективное; они как бы сплавлены в некую изначальную и итоговую целостность. Казалось, я мог (если бы захотел) проецировать в сферу дифференцированности те различные аспекты и качества, которые доступны анализу относительного сознания, но любая подобная проекция не повлияла бы на совершенную гармонию этой целостности и было абсолютно все равно, прилагать усилия для проецирования или нет. Эта Целостность была и остается не чем иным, как мной самим, так что изучение всех этих моментов и качеств становилось просто самоисследованием. Но было бы ошибкой считать это состояние чисто субъективным. Предшествующее Постижение определенно оказалось проникновением в субъективное, и в течение следующего месяца я был чрезвычайно ориентирован на внутреннее. В отличие от него, последнее Постижение казалось чем-то вроде движения сознания к объективности (но не в смысле движения к относительной мирской сфере). Это последнее Состояние является одновременно как объективным, так и субъективным, а также – настолько же состоянием действия, как и покоя. Но поскольку все это сосуществует на вневременном уровне, объективность эта не дискретна, а недифференцированна. Следовательно, она абсолютно несхожа с миром относительным. Секулярная Вселенная, в которой нет Бога, исчезает, а на ее месте остается не что иное, как живое и всеобъемлющее Присутствие самой Божественности. Так что, говоря в субъективном смысле, я есмь все, что есть, но в то же время, если смотреть объективно, нет ничего, кроме простирающейся везде и всюду Божественности. Таким образом, уровень Высокой Беспристрастности можно рассматривать как высшую Ценность, обретаемую углублением в то, что в мире относительном человек называет своим «я», и тем не менее в равной степени окончательным завершением всего, что представляется объективным. Но объективность эта в окончательном смысле есть просто чистая Божественность. Так что сублимированный объект и сублимированное «я» есть одна и та же Реальность, и это можно выразить утверждением: «Я есмь Божественность»[55]. Это «Я» не уступает достоинством Божеству, и Божественное не ниже этого «Я»[56]. И только осознание этого равенства позволяет индивидууму сохранить свою целостность перед потрясающим всеобъемлющим Присутствием. В любом случае, эта растворяющая сила колоссальна и противиться ей нет никакой склонности.

На протяжении