— Не очень-то ей этот ум помог, раз жизни лишилась. Но теперь, по крайней мере, понятно, за что её убили и чего у неё искали. А оно большое было?

Старушка, похоже, не улавливала мои мысли и не поспевала за ходом моих рассуждений Она сидела, раскрыв рот и недоуменно хлопая глазами. Наконец нерешительно поинтересовалась:

— Большое? А что именно большое?

— Ну да коллекция её брата. Те разные коробки да ящики. Много их было? Вы вроде бы сказали, что свои старые деньги Хеня складывал в коробки?

— В коробки. Хотя нет, скорее, в ящики. Такие железные, уж и не знаю, как их лучше назвать.

Тяжеленные! Как их Хеня с места на место переносил, бог его знает, аж сопел с натуги, а ведь силёнок ему хватало, хоть и шестой десяток разменял. Здоров был как бык, не то что мой муж, тот вечно хворал…

Перед моим мысленным взором тут же один за другим проследовали яркие неповторимые образы: вдовец в расцвете сил, его патологически скупая сестра, вот эта милая старушка, до сих пор переживающая сердечные муки, и её хворый, немощный муж. Богатое воображение уже начинало рисовать, какие там могли бы кипеть шекспировские страсти, но негромкий голос бабули, повествующей о делах минувших дней, вернул меня к действительности.

И опять я с трудом удержалась, чтобы не спросить старушку, а не рассказала ли она легавым о Хениных сокровищах. Чудом сдержалась.

Не дай бог неосторожным словом вспугнуть бабулю. Ох, как же трудно жить на свете с вечным опасением брякнуть что-нибудь не к месту. Ну как в таких условиях вести расследование?!

Железные ящики грабитель и убийца не нашёл, в этом я была уверена, а если и нашёл, то уже пустыми, иначе полицейские спросили бы о них Гражинку. Может, не напрямую, но хоть как-то затронули бы эту тему. Возможно, полицию сразу же сбило с толку то обстоятельство, что марки, которые Гражинка по идее должна была украсть, стояли нетронутые. Неужели они даже не спросили девушку о каких-нибудь других ценных вещах в доме Фялковских? Может, и не спросили. А про сердечную связь бабули с Хенриком Фялковским наверняка не имели ни малейшего понятия.

Старушка сама вернулась к интересующей меня теме.

— Если по правде, — вздохнула она, — так я об этом никому ни словечком не обмолвилась.

Ни о том, что мы друг дружке.., нравимся, ни о Хениных сокровищах. А Хеня и вовсе помалкивал, ведь он побаивался Вероники, та бы нам спуску не дала. Да и я, проше пани, с какой стати языком стану трепать при живом муже? Нет, это не по мне, соседи бы уж нас точно ославили на всю округу, хоть ничего такого промеж нас не было. Теперь, когда я состарилась, уже все равно, а тогда я ещё молода была и очень, очень собой пригожа. Сейчас уже в это поверить трудно…

Глаза мои сами собой устремились на портрет молодожёнов, что висел на стене как раз напротив меня. А вот большое фото с этими же молодожёнами, немного постаревшими, в компании с двумя уже взрослыми девушками.

Пригожа? Да бабуля была просто красавицей, причём судьба подарила ей тот редкий тип красоты, который сохраняется надолго. Не удивительно, что она и в пятьдесят лет могла нравиться мужчинам.

Что она сказала? Трудно поверить? Я пыталась было возразить:

— Почему же трудно? Очень даже можно поверить…

Мне опять не дали договорить.

— Ай да чего там, пани ведь нездешняя, так я и выложила все как на духу. А тут никому до этого дела нет, и не надо! Теперь у меня вот радость в жизни — внучек растёт. Видите, видите? Ну пусть пани сама скажет — до чего же смышлёное дитя.

Смышлёное дитя успело к этому времени разобрать фотоаппарат на мелкие части и теперь явно раздумывало над тем, как бы открутить от стены розетку. Счастье, что мальчишка никак не мог до неё дотянуться.

На всякий случай я предупредила бабулю, чем грозит копанье смышлёного дитяти в электрической розетке, но реакция на моё предупреждение оказалась неожиданной. Старушка вскочила как ошпаренная.

— Езус-Мария, напрочь вылетели из головы макароны, небось совсем размякли, а Мадзя со Стасем вот-вот вернутся. Извините, но мне надо покончить с обедом. Ещё хочу сказать пани только то, что Вероника была очень уж нелюдимая. Кабы у неё даже золотые горы были — никому бы словечка не сказала, вот только о своей ужасной бедности всем уши прожужжала. А более ни о чем и не говорила. Скорее уж Хеня бы проговорился, но в старости он тоже сделался замкнутым, почитай, как сестра. Я к ним в последние годы и ходить перестала, даже не знаю, как жили. От людей лишь изредка что-либо узнавала. Это когда Хеня ещё был жив, к нему иной раз кто-нибудь и забредал в дом. А потом и вовсе никто не заходил. Вот только в последнее время Гражинка, так она и должна больше всех знать.

Тогда только я поняла, зачем Гражинку задержали в Болеславце, и решила срочно поговорить с ней по душам.

Гражинка сидела в углу гостиничного ресторана, но на сей раз не одна — с ней был какой-то мужчина. Я ринулась было к ней, желая немедленно добиться ответов на свои вопросы, но резко затормозила. Вот опять из-за проклятого письма не могу поступать, как хотелось бы, на каждом шагу должна контролировать свои действия. Не тормозни меня мысль о письме, я бы уже ворвалась в беседу этих голубков и, глядишь, вдребезги разнесла бы её, как слон всю посуду в лавке. Должна признать, что права Гражинка, во всем права.

Стремительно затормозив, я столь же стремительно развернулась на месте, боднув в грудь какого-то мужика и отдавив каблуком ему ногу — Какого черта?! — дико выкрикнул несчастный, прыгая на одной ноге и стараясь удержаться на месте.

Я успела порадоваться, какое счастье, что это не официант с подносом, заставленным блюдами. Представляю, как бы я выглядела, когда содержимое этих блюд неминуемо оказалось бы на мне. И я кинулась к бедолаге, горячо извиняясь перед ним. Тот уже, видно, немного успокоился, поскольку с удивлением произнёс:

— Пани извиняется, вместо того чтобы меня отругать? Другая баба уже вопила бы на весь зал, понося официанта на чем свет стоит.

— Но за что?

— Как же, пру вперёд, не вижу, что передо мной дама, да ещё ноги подставляю, а пани того… Но я, помереть мне на этом месте, просто шёл, думал, пани тоже пойдёт дальше, как и шла…

— Я сама так думала, но, как видите, мои планы изменились, и очень надеюсь, что не слишком покалечила вас?

— Нет, пустяк, только на кой черт тогда я столько времени ботинки надраивал? Теперь видите, что с ними сделалось?

— У меня есть носовой платок, пан позволит?

— Пустяки, сами сравняются. Хорошо, что погода стоит сухая, грязи нет.

Наш обмен любезностями продолжался довольно долго, так что Гражинка наконец меня заметила. Пожалуй, я правильно поступила, не свалившись ей как снег на голову. Она очень быстро закончила разговор с мужчиной, который оставил её за столиком одну и исчез с горизонта. Я даже не успела его разглядеть как следует, хотя он и показался мне довольно красивым.