- Хотел тебя на ужин пригласить, дура, - бурчу я и иду в ванную, где в зеркале пытаюсь оценить нанесенный ущерб.

- А это нормально вообще, что вы вот так вот ворвались? Какой может быть ужин? И вообще, с чего вы взяли, что я… Соглашусь?

Она идет следом, облокачивается на косяк, складывает руки под грудью, еще больше акцентируя внимание на этой, без всяких сомнений , выдающейся части своего тела. И самой классной. Хотя…

Задница тоже ничего у нее. И губы. И глаза. И живот. И спина… Да она вообще вся из этих вкусных частей состоит.

Ловлю себя на неприлично долгой паузе, во время которой я, отняв проклятый горошек от лица, неторопливо изучаю ее фигуру на предмет поиска наиболее привлекательных местечек. Облизываю губы.

И она… Смущается! Нервно сжимает руки, уже понимая, что выглядит провокационно. Но только упрямо задирает подбородок, не желая бежать одеваться и показывая таким образом мне свое отношение.

Гордячка.

- А ты не согласилась бы?

Спрашиваю тихо, делаю шаг. Маленький такой. Незаметный. И цепляю взглядом немного расширенные глаза. Не отпускаю.

- Нет.

Она волнуется. Дышит глубже. Грудь ее шикарная поднимается и опускается. Но пока туда не смотрим.

Пока. Пока только в глаза. Там – главный секс.

- Почему? Не понравилось утром?

- Нет.

А взгляд-то не обманешь. Зрачки расширились. Вспомнила, что было утром. И все тебе понравилось.

Все. Как и мне.

- Странно. Ты, наверно, что-то не запомнила… Давай напомню.

И одним шагом покрываю оставшееся между нами расстояние.

Я пьяная.

Я это творю только потому, что пьяная. Да-да. Только так.

Это правильное объяснение происходящему бреду. Самое нужное.

Потому что, если объяснять наступление на одни и те же грабли второй раз… Хотя, технически, это четвертый, но не будем об этом, да? А то совсем уж не по себе.

Так вот, если объяснять наступление на одни и те же грабли второй раз чем-то другим… То придется признать, что я – все же непроходимая дура.

А я, конечно, могу сама с собой кокетничать и говорить, что да, дура. Но в реальности себя таковой считать не собираюсь.

Потому что, как говорит мой психолог, это - первый шаг на пути к разрушению личности.

Так что, я – пьяная.

А он – сильный.

И целоваться умеет.

Очень сладко.

Его поцелуй сразу во мне будит утренние воспоминания, и тело, несмотря на то, что уже все получило на месяцы вперед ( по крайней мере, исходя из прошлого опыта, мне как раз этого хватало) еще сегодня, уже опять радостно отзывается на самую маленькую ласку.

Оно, предатель, начало отзываться еще тогда, когда он , опять по-собственнически и совершенно в своем мудацком стиле, прихватил меня и прижал спиной к своей груди. Черт. Мне кажется, что я уже в тот момент потекла.

Само собой, ни себе, ни уж тем более, этому властному мудаку я в таком признаваться не намерена.

Но все равно, зачем-то двинулась за ним в ванную. С огромным удовольствием рассматривала дело рук, вернее, затылка своего.

Что-то ему говорила. Определенно, гневное. И, скорее всего, очень хотела, чтоб ушел.

А он услышал меня правильно.

И сделал так, как я хотела.

Не ушел.

И вот теперь, пытаясь опять грубо поиметь меня языком в горло, только усугубляет мое невменяемое состояние, доводя желания пьяного тела до абсурда.

Я, по-моему, сопротивляюсь. Ну, делаю вид. Потому что все же этого гада ненавижу.

Всей душой ненавижу.

И всем телом хочу.

Вот что за дичайший парадокс?

Когда я поняла, что любовь моя к мужу превратилась в ненависть, мое тело меня полностью поддержало в этом решении. И больше не волновалось ни на ласки ( если они случались, каким-то странным образом), ни на прикосновения, которые прежде казались мне огненными, цепляющими. Я не получала удовольствия в постели, не хотела даже показывать, что мне приятно. За это тоже, естественно, получала, усугубляя таким образом яму, в которую летела. Но ничего не могла с собой поделать.

Я возненавидела своего мужа и не могла хотеть с ним секса. Физически. Даже ради сохранения собственной жизни.

И поэтому я всегда была четко уверена, что секс, конечно, без любви возможен, а вот хотение, желание другого человека, до трясучки, до онемения всех нервных окончаний разом, как и получение оргазма, без любви невозможны. Физически невозможны.

Этот властный мудак заставил меня поменять свое мнение.

Потому что я его терпеть не могу чисто по-человечески.

И хочу чисто по-женски.

А алкоголь убивает все человеческое.

Так стоит ли удивляться, что я поддаюсь?

Стоит ли удивляться, что я сама обнимаю, сама позволяю иметь себя орально, пока что языком, но, черт, как же я хочу сейчас его вкус! Как же я этого хочу, невыносимо!

Настолько, что выворачиваюсь из его рук, опускаюсь на колени и начинаю торопливо расстегивать брюки.

И наплевать мне, что вот только что, буквально минуту назад, я со всей дури саданула его головой в подбородок, а до этого крайне удачно попала сумкой со спортивным инвентарем.

Плевать.

У меня все горит внутри, все полыхает, и я сдерживаюсь из последних сил, чтоб не начать томно стонать, как шлюха.

Но, когда я расстегиваю брюки, обхватываю его член, стонет уже он. Упирается рукой в косяк, зарывается другой ладонью в мои волосы на затылке и толкается в раскрытый в готовности рот.

Я вся дрожу, умираю просто в этот момент, в глазах сплошные микрофейерверки удовольствия.

Это что такое значит? Это возможно кончить, когда делаешь минет мужчине? Даже не касаясь себя? Это как так?

Я настолько изумляюсь своей реакции, что даже ничего не делаю. Да и не надо.

Он, как всегда, руководит процессом. Держит меня, чтоб не выворачивалась, и жестко имеет в рот. А мне остается только горло расслабить. И постараться не давиться.

И еще постараться не кончить от одного только его запаха, настолько влекущего, что слюни сами собой выделяются в диких количествах.

Это грязно, так грязно, как и все, что между нами происходит с самого начала. Это аморально и безумно.

Но ничего лучше я никогда не испытывала.

Он тяжело дышит, матерится, берет меня, жестко и грубо.