Он затянулся сигаретой, а мысли тем временем перешли от отца к Сэнди – сестре Бодекера. Хотя ей только недавно исполнилось шестнадцать, Бодекер уже нашел для нее работу – обслуживать по вечерам столики в «Деревянной ложке». Несколько недель назад он остановил владельца заведения за пьяную езду – третье нарушение за год, – ну и дальше одно за другим. Не успел глазом моргнуть, как стал на сто долларов богаче – и Сэнди заодно пристроил. На людях она всегда была застенчивой и пугливой, как опоссум среди бела дня, и Бодекер не сомневался, что учиться обслуживать клиентов в первые пару недель будет для нее сущей пыткой, но вчера утром владелец сказал, что она вроде уже освоилась. По вечерам, когда Бодекер не мог забрать сестру с работы, ее подвозил повар – кряжистый мужик с сонными голубыми глазами, который любил рисовать на своем белом бумажном поварском колпаке пошлые картинки с мультяшными персонажами, – и это малость беспокоило Бодекера, в основном потому, что Сэнди слушалась всего, что ей скажут. Ни разу он не слышал, чтобы она кому-нибудь хоть слово поперек сказала – и в этом, как и во многом другом, винил отца. Но, как ни крути, пора ей учиться прокладывать собственный путь в этом мире, говорил он себе. Всю жизнь прятаться в комнате и витать в облаках не получится; и чем скорее она начнет зарабатывать, тем скорее он освободится от семьи. Несколько дней назад Бодекер даже предложил матери, чтобы Сэнди вообще бросила школу и работала на полную ставку, но старушка и слышать ничего не хотела. «А чего? – спрашивал он. – Как только кто-нибудь узнает, какая она податливая, девчонка все равно быстро залетит – ну и какая разница, знает она алгебру или нет?» Мать не ответила по делу, но теперь, посеяв зерна сомнений, он знал: надо только подождать день-другой и поднять тему снова. Может быть, не сразу, но Ли Бодекер всегда добивался чего хотел.

Ли свернул направо, на Блэк-Ран-роуд, и поехал к бакалее Мод. На лавочке перед магазином сидел продавец, пил пиво и болтал с каким-то мальчишкой. Бодекер вышел из машины с фонариком. Продавец был унылым задрипанным придурком, хотя помощнику шерифа и казалось, что они примерно одного возраста. Некоторые люди рождаются лишь для того, чтобы их похоронили; мать у Бодекера была такой, и ему всегда казалось, что потому-то его старик и ушел – хотя тот и сам был не подарок.

– Ну, что у нас сейчас? – спросил Бодекер. – Надеюсь, никто там опять в окна не подглядывал.

Хэнк наклонился и сплюнул на землю.

– Если бы, – вздохнул он, – но нет, это из-за отца этого пацана.

Бодекер навел фонарик на тощего темноволосого мальчишку.

– Ну, что такое, сынок? – спросил он.

– Он умер, – сказал Эрвин, подняв руку, чтобы заслониться от света.

– А они как раз его бедную матушку сегодня схоронили, – вставил Хэнк. – Вот жизнь-то.

– Значит, у тебя умер папа, да?

– Да, сэр.

– Это у тебя кровь на лице?

– Нет, – сказал Эрвин. – Нам кто-то принес пирог.

– Это же не шутка, а? Ты же знаешь, я тебя посажу в тюрьму, если это шутка.

– Почему вы все думаете, что я вру? – спросил Эрвин.

Бодекер посмотрел на продавца. Хэнк пожал плечами, опрокинул банку пива и осушил залпом.

– Они живут на вершине Баум-Хилла, – сказал он. – Вот Эрвин тебе покажет, – потом встал, рыгнул и пошел за магазин.

– У меня, может, будут потом к тебе еще вопросы, – окликнул Бодекер.

– Вот жизнь-то. И больше мне тебе нечего ответить, – услышал он Хэнка.

Бодекер посадил Эрвина на переднее сиденье и поехал на Баум-Хилл. Наверху свернул на узкую грунтовку среди деревьев, которую показал мальчик. Замедлился и пополз еле-еле.

– Никогда не бывал в этих краях, – сказал помощник шерифа. Опустил руку и тихо расстегнул кобуру.

– Здесь давно никого не было, – сказал Эрвин. Глядя в окно на темную чащу, он понял, что забыл свой фонарь в магазине. Понадеялся, что успеет вернуться раньше, чем Хэнк его кому-нибудь сбагрит. Бросил взгляд на ярко освещенную приборную панель.

– А вы включите сирену?

– Зачем людей пугать?

– Да здесь некого пугать.

– Значит, здесь ты живешь? – спросил Бодекер, когда они подъехали к маленькому квадратному домику. Ни тебе света, вообще никаких признаков жизни, не считая качалки на крыльце. Трава на дворе вымахала по меньшей мере на полметра. Слева стоял старый сарай. Бодекер припарковался за проржавевшим пикапом. Типичная деревенщина, подумал он. Кто знает, во что он тут влезет. В пустом желудке булькало, как в сломанном унитазе.

Эрвин вышел не отвечая и встал перед машиной, поджидая помощника шерифа.

– Сюда, – он повернулся и пошел за угол дома.

– Идти далеко? – спросил Бодекер.

– Не очень. Где-то минут десять.

Бодекер включил фонарь и последовал за мальчиком по краю заросшего поля. Они вошли в лес и прошагали несколько сотен футов по протоптанной тропинке. Мальчик вдруг остановился и показал в темноту перед собой.

– Он там.

Помощник навел фонарь на человека в белой рубашке и выходных брюках, завалившегося на бревно. Сделал несколько шагов поближе, разглядел порез на шее. Вся рубашка спереди пропиталась кровью. Он принюхался и чуть не блеванул.

– Боже мой, сколько он уже тут лежит?

Эрвин пожал плечами.

– Недолго. Я уснул, потом прихожу – а он тут.

Бодекер сжал ноздри и попытался дышать через рот.

– А чем тогда так разит?

– Это от них, – сказал Эрвин, показывая на деревья.

Бодекер поднял фонарь. Вокруг висели животные разной степени разложения, некоторые на ветках, а другие – на высоких деревянных крестах. Высоко на одном из крестов, словно какая-то отвратительная христоподобная фигура, была прибита мертвая собака в кожаном ошейнике. У основания другого лежала голова оленя. Бодекер нашарил пистолет.

– Твою мать, пацан, это что за херня? – спросил он, посветив на Эрвина как раз тогда, когда тому на плечо шлепнулась белая извивающаяся личинка. Тот стряхнул ее небрежно, как листик или семечко. Бодекер попятился, поводя револьвером.

– Это молельное бревно, – прошептал Эрвин.

– Чего? Молельное бревно?

Эрвин кивнул, не сводя глаз с тела отца.

– Только оно не помогло.

Летом 1965 года по Среднему Западу вот уже несколько недель кочевали ради беспрестанной охоты двое неизвестных в черном «форде»-универсале, купленном за сто долларов в Миде, штат Огайо, в магазине поддержанных машин под названием «Брат Уайти». За последние три года они приобретали уже третий автомобиль у этого священника. Мужчина на пассажирском сиденье начинал жиреть, верил в знаки свыше и имел привычку ковырять в гниющих зубах перочинным ножом «Бак». Женщина всегда сидела за рулем и носила облегающие шорты и легкие блузки, в которых, как они оба думали, ее бледное костлявое тело выглядело соблазнительным. Она не выпускала изо рта сигареты с ментолом, какие попадались под руку, а он жевал дешевые черные сигары, которые звал «собачьими хуями». Каждый раз, когда скорость превышала восемьдесят километров в час, в «форде» подгорало масло, протекала тормозная жидкость и грозили рассыпаться по всей дороге металлические кишки. Мужчине нравилось думать, что машина похожа на катафалк, а женщине – что на лимузин. Звали их Карл и Сэнди Хендерсон, но иногда они представлялись и по-другому.