– Да не будет никакого следствия, – вздохнул товарищ прокурора.

– То есть как?

– Позже все растолкую. Мы на станцию прибыли, предлагаю пройти на перрон ко входу в первый класс. Все произойдет весьма быстро, так что нам лучше быть под рукой.

Мы спустились на перрон, вернее, на невысокий дощатый настил, служивший здесь в качестве перрона. Я не успела еще ступить на землю, когда мимо пробежал проводник из первого класса. Добежал до жандарма, что-то тому сказал. Настала очередь пробежаться жандарму. Он бросился в сторону крохотного домика чуть в стороне от станционного здания.

Вся эта суета имела итогом приход к поезду двух жандармов, того, кто бегал, и другого, за которым бегали. Второй был старше чином, простодушен лицом и имел дурную привычку часто трогать свои усы. Оба взобрались по ступенькам в вагон. Чем они там занялись, мы не видели, но я вполне точно могла себе это представить.

Минуту спустя выпрыгнул из вагона давешний старший железнодорожный служащий.

– Господа! И дамы! – закричал он. – Покорнейше просим всех пассажиров через вагон первого класса пока не ходить. Тех, кто сам едет первым классом, просим покамест прогуливаться. Или в ресторацию, что ли, пройти. Вот такая у нас просьба.

Естественно, что все, кто слышал эту речь, кинулись к оратору с вопросами, но тот очень быстро удалился со сцены.

Еще через минуту младший чином жандарм затрусил, стуча подковками по доскам, в сторону станционных зданий. Почти вслед за этим в вагон позвали нас. Вернее, позвали Ивана Порфирьевича, а я уж увязалась за ним самостоятельно. Дедушка сделал было движение пойти следом за нами, но раздумал.

– Сюда извольте пройти, ваше высокоблагородие, в салон, – вел нас проводник.

В салоне за одним из столов сидел тот самый жандарм с усами и что-то выспрашивал у… да назову его старшим проводником, а то все время сбиваюсь, решила я.

– Была игра или нет, я спрашиваю? – чуть повысил голос жандарм.

– Была, – согласился старший проводник.

– Убитый играл?

– Играл.

– А посторонних не было? – тут жандарм для напускания страха на допрашиваемого поправил кобуру, из которой виднелась рукоятка пистолета Браунинга. Но допрашиваемый не хуже моего понял, что это все для острастки, и не испугался.

– В точности ответить не могу, но не должно было быть.

– Все. Ступай, ничем тебя не пробьешь.

Жандарм стал доставать из кармана кителя платок, но сначала ему пришлось вытащить какие-то бумажки и пакетики, а после убрать их обратно в карман. Утерев лоб, вахмистр (хоть про этого вспомнила, какой чин ему выходил из всех этих эполетов и гарнитурок[29]!) черкнул в блокноте на столе пару слов. Наш проводник деликатно кашлянул.

– Простите ради бога, – вскинулся вахмистр, вскакивая из-за стола, – не заметил, что вы ждете. Нашенских покуда расспросишь, семь потов с тебя сойдет. Присаживайтесь, ваше высокоблагородие.

Иван Порфирьевич прошел к столу, я за ним. Он сел против жандарма, я села на стул за другим столом. Вахмистр все это заметил, но смолчал: раз товарищ прокурора молчит, так и он не стал возражать. Жандармы прокуратуре не подчиняются, но и для них она не пустой звук.

– Иван Порфирьевич Еренев, – представился товарищ прокурора, – можно без чинов.

– Раз разрешаете, то почему бы и нет, – не стал спорить вахмистр. – Мне тут сказали, что вы, Иван Порфирьевич, первым осмотр места преступления делали. Расскажите по возможности подробно.

Иван Порфирьевич рассказал. Вахмистр непрестанно трогал свои усы, а временами делал заметки в блокноте.

– Вот что значит правильный доклад. Мне и переспрашивать ничего не нужно.

– Простите за любопытство, а что вас в показаниях служащих не устраивало?

– Да все очень просто. Покойный накануне играл в карты. Вот я и пытался установить, с кем именно он играл, и не было ли среди игроков посторонних людей, то есть не из числа пассажиров или обслуги.

Прибежал второй жандарм:

– Прикажете выносить?

– Да, разумеется. Выносите. Вот, собственно, и все. Сейчас опломбирую дверь, и вы сможете продолжить путь.

– Как же так? – удивилась я. – А отпечатки пальцев и все остальное?

Вопрос получился глупым, но слова сорвались, и повторять что-то по-иному было поздно, а то стала бы выглядеть еще глупее.

– Виноват, сударыня. Но все остальное не мое дело, – ответил жандарм. – Вам, если интересно, их высокоблагородие все в подробностях объяснит. Мое же дело состоит в том, чтобы сделать то, чего не сделать нельзя. Нельзя тело в поезде оставлять. Нельзя поезд задерживать без особой необходимости.

– Пока мы не расстались, доскажите про ваш интерес к карточной игре, – попросил господин Еренев.

– Да все очень просто. Во время игры покойный доставал бумажник – должен был доставать! – так все видели, что он не пуст.

– Это вы заключили исходя из личности убитого? – перебил Иван Порфирьевич.

– Верно. Банкир как-никак. И едет очень недавно, не мог потратиться. Опять же и всем иным должно было стать известно, что он банкир. Представиться должен был? Стало быть, все знали, что он банкир и человек небедный. Предположим, что за столом был шулер, но много выиграть не сумел. Вот и попытался обокрасть, но разбудил жертву.

– И что? Шулера в вагонах в порядке вещей? – Иван Порфирьевич этот вопрос задал самым деловым тоном и ответ получил такой же.

– Нет, но и не редкость. Самое гадкое, что сами железнодорожники их порой пускают, а те с ними после выигрышем делятся. Но эти уперлись, что не было никого чужого помимо пассажиров. А я не верю.

– Может, зря не верите? – это уже я спросила.

– Может, и зря, – легко согласился вахмистр и потер красные, невыспавшиеся глаза. – Не сочтите за невоспитанность, но барышням вроде вас от преступлений и преступников нужно держаться подальше.

– Ну порой и от барышень следствию бывает подмога, – сказал, пряча усмешку, Еренев.

– Это вряд ли! Тут на днях газету мне приносили. Нарочно, чтобы прочел одну статью. Из газеты получается, вроде как в Томске некая молодая особа содействие полиции оказала в поимке опасного преступника. Это по словам писавшего, а между слов и вовсе получается, что та сама его схватила. Так я не поверил и вам верить не советую. Вы уж лучше книжки какие читайте, а не такие неумные выдумки.

К этому моменту мы все переместились к дверям купе, из которых только что вынесли тело несчастного Михаила Наумовича, вахмистр успел просунуть через замочную скважину и накладку на дверном косяке неким хитроумным манером бечевку, как бы связав створку двери с косяком. Второй жандарм подложил под концы бечевки дощечку и стал капать сургучом, который растапливал свечой. Вахмистр приложил к сургучу медную печать и решительно направился к выходу.