Ладно. Играем в «или пан, или пропал». Конечно, это рискованно, но когда сталкиваешься с такой могущественной и непоколебимой иерархической структурой, как католическая церковь, то или спасаешься, или попадаешь на арену цирка ко львам.

— Капитан, осознаете ли вы, — четко проговорила я, чтобы он не упустил ни малейшего слова, — что Аби-Рудж Иясус, наш эфиоп, не более чем маленький винтик в большой машине, которая по какой-то причине была запущена в ход, чтобы выкрасть священные реликвии Креста Господня? Вы понимаете, капитан, — Господи, как подталкивало меня отчаяние так чеканить слова! Я походила на древнего актера греческого театра, обращавшегося к богам, — что за всем этим может стоять только религиозная секта, которая считает себя наследницей традиций, уходящих корнями в эпоху зарождения Восточно-Римской империи, Византии и к императору Константину, мать которого, святая Елена, не только приказала возвести базилику Святой Екатерины на Синае, но и отыскала истинный Крест Господень в 326 году?

Серые глаза Глаузер-Рёйста и его побледневшее лицо, обрамленное светлыми металлическими отблесками волос на голове и челюсти, как никогда походили на свирепые беломраморные лица Геркулеса, которые выставлены в Капитолийских музеях в палаццо Нуово в Риме. Но я не давала ему передохнуть.

— Вы понимаете, капитан, что на теле Аби-Руджа Иясуса мы нашли семь греческих букв, ΣΤΑΥΡΟΣ, означающих «крест», семь крестов разных типов, которые воспроизводят рисунки с юго-западной стены монастыря Святой Екатерины на Синае, и что каждый из этих крестов увенчан зубчатой короной с семью лучами?.. Вы понимаете, что у Аби-Руджа в момент смерти были при себе важные реликвии Честного Креста Господня?

— Хватит!

Если бы он мог убить меня взглядом, он бы испепелил меня в ту же секунду. Сыпавшиеся из его стальных, свинцовых глаз искры летели в меня, как горящие стрелы.

— Откуда вы все это узнали? — закричал он, вставая на ноги и угрожающе приближаясь ко мне. Он и в самом деле навел на меня страх, но я не сдрейфила, на то я и Салина.

Соотнести странные деревяшки, найденные пожарными у ног тела Иясуса, с «очень святыми и ценными реликвиями», упомянутыми в эфиопских газетах, было не так уж сложно. Какие еще деревянные реликвии могли поставить на ноги Ватикан и другие христианские церкви? Это было очевидно. И шрамы Иясуса только подтвердили это. По общепринятой церковными историками легенде, святая Елена, мать Константина, нашла Честной Крест Господень в 326 году во время поездки в Иерусалим с целью отыскать Гроб Господень. Согласно известной «Золотой легенде» Иакова Ворагинского[3], когда Елена, которой в то время было восемьдесят лет, прибыла в Иерусалим, она подвергла пыткам мудрейших иудеев страны, чтобы они открыли все, что им было известно о месте, на котором был распят Христос (какая разница, что прошло более трех веков и что в свое время смерть Иисуса осталась совершенно незамеченной?). Она, естественно, смогла вырвать у них информацию, и ее отвели к предполагаемой Голгофе, лобному месту (нахождение которого с точностью не определено археологами и до сих пор), где около двухсот лет до этого император Адриан приказал возвести посвященный Венере храм. Святая Елена приказала снести святилище и провести там раскопки, при которых нашли три креста: само собой, крест Иисуса и двух разбойников. Чтобы узнать, который из трех принадлежал Спасителю, святая Елена приказала принести туда мертвого человека, и, как только его положили на Крест Господень, он воскрес. После этого счастливого события императрица вместе с сыном повелели заложить на месте находки роскошную базилику, храм Гроба Господня, в который они положили реликвию. На протяжении веков многие фрагменты оттуда разошлись по всему миру.

— Откуда вы все это знаете? — снова загремел кипящий от ярости капитан, стоявший уже в нескольких сантиметрах от меня.

— Что, вы с монсеньором Турнье думали, что я идиотка? — энергично возразила я. — Думали, что, если вы не дадите мне информацию или будете держать меня в стороне, вы сможете воспользоваться только той частью меня, которая вас интересует? Да ну, капитан! Я дважды получала премию Гетти за палеографические исследования!

Швейцарец на несколько бесконечных секунд застыл, не сводя с меня глаз. Я догадывалась, что в его голове сменялись разные чувства: злость, бессилие, ярость, инстинкты убийцы… и, наконец, лучик благоразумия.

Потом вдруг в абсолютной тишине он начал собирать фотографии Аби-Руджа, срывать с двери листы, составлявшие силуэт эфиопа, прятать в свою кожаную папку заметки, наброски, тетради и рисунки. Наконец он выключил компьютер и, не попрощавшись, не сказав ни слова, даже не оглянувшись, вышел из моей лаборатории и захлопнул дверь так, что задрожали стены.

В тот самый момент я поняла, что сама вырыла себе могилу.

Как объяснить мои чувства, когда, поднеся на следующее утро мое удостоверение к считывающему устройству, я увидела, как на настенной панели замигала красная лампочка, и услышала, как завыла похожая на пожарную сирена, из-за которой все находившиеся в прихожей тайного архива обернулись, глядя на меня, как на преступницу?.. Нет, этого не объяснишь. Это самое унизительное чувство, которое я когда-либо испытывала. Двое одетых в штатское охранников в черных очках и в наушниках с проводком, как у телефона, выросли передо мной, прежде чем я успела взмолиться Богу о том, чтобы мне провалиться сквозь землю, и очень вежливо попросили меня пройти с ними. Я до боли сжала веки; нет, это не может происходить на самом деле, это явно жуткий сон, и я вот-вот проснусь. Но любезный голос одного из этих мужчин вернул меня к действительности: я должна была идти с ними в кабинет префекта, преподобного отца Рамондино.

Я чуть не сказала им, что не стоит, чтобы они меня отпустили, что я уже знаю, что мне скажет преподобный отец. Но я смолчала и послушно пошла за ними ни жива ни мертва, зная, что мои годы работы в Ватикане подошли к концу.

Не стоит из болезненного интереса вспоминать произошедшее в кабинете префекта. У нас была очень корректная и вежливая беседа, в ходе которой он официально сообщил мне, что мой контракт расторгнут (мне, конечно, до последней лиры выплатят все, что в таких случаях положено законом) и что мое обязательство хранить молчание обо всем, связанном с архивом и с библиотекой, будет действительно до последнего дня моей жизни. Он также сказал мне, что он очень доволен моей работой и от души надеется, что я найду другое занятие, соответствующее моим многочисленным знаниям и умениям, и, наконец, с силой упершись кулаком в стол, он сообщил мне, что, если когда-нибудь мне взбредет в голову сделать малейшее упоминание о деле эфиопа, меня ждет суровое наказание и даже отлучение от церкви.

Он простился со мной крепким рукопожатием в дверях своего кабинета, где меня терпеливо поджидал доктор Уильям Бейкер, секретарь архива, со среднего размера коробкой в руках.