— Но… — только промямлила я.

— Как я узнал? Все получилось случайно. У бабки был квартирант, Виталий Скопцов. Ты должна его помнить. Так вот, фотография, на которой ты запечатлелась вместе с ним, висела у него над кроватью, и я ее видел.

Виталий Скопцов… Я помнила такого. Это было года три назад. Работала я тогда на его отца, который попал в переплет благодаря своему бухгалтеру. Тот скрылся, прихватив деньги фирмы, а обвинили Скопцова-старшего. Моей задачей было отыскать пропавшего вора и похищенные им деньги. Что я и сделала. Часть баксов предприимчивый бухгалтер уже успел потратить, но большую часть мне все же удалось вернуть законному владельцу. Тогда же, увидев меня в кабинете своего отца, Виталий, который был на четыре года младше меня, предложил мне с ним встречаться. Именно так — «встречаться». На столь консервативное предложение я ответила лишь смехом. Охи-вздохи на лавочках, прогулки при луне и прочая романтическая чушь, как я давно считаю, не для меня. Да, уже три года назад я имела твердое убеждение: мужчин я должна выбирать сама, и никогда наоборот.

Отчаявшийся Виталий Скопцов в качестве отступного предложил мне сфотографироваться с ним на фоне пышных каштанов, росших в парке, неподалеку от фирмы его отца. Чтобы побыстрее отделаться от парня, я согласилась. Потом он передал мне через отца получившийся снимок, но в моих архивах он не сохранился.

— Мы часто болтали со Скопцовым, и как-то раз он рассказал мне случай, произошедший с его отцом, который ты расследовала, — продолжал тем временем Геннадий. — Рассказал также, как познакомился с тобой. Неизгладимое впечатление ты произвела не только на бедного Виталю, но, должен признаться, и на меня также. Увидев тебя на кладбище, несмотря на твою размалеванность, я сразу тебя узнал. Остальное, многоуважаемая Таня Иванова, дело техники. Если бы я не держал в памяти твой умный взгляд, увиденный на фотографии, может быть, я и поверил бы, что ты круглая дура, коей хотела показаться.

Совершенно ошарашенно я смотрела на своего нового знакомого, не зная, что сказать. Каких только совпадений в жизни не бывает! Вот так стараешься, стараешься, а в итоге — все насмарку. Я выделывалась перед ним, как идиотка, а он тем временем тихонько надо мной посмеивался. И что теперь? Он предлагает задавать ему вопросы… С целью меня запутать? Или чтобы тем самым доказать, что в смерти бабки не принимал никакого участия?

— Не понимаю, — пробормотала я. — Скопцов же не иногородний, имеет вполне благополучного папу-бизнесмена. Зачем ему понадобилось снимать комнату?

— Он разругался с отцом и решил какое-то время пожить отдельно. Целый год он кантовался у моей бабки, а потом заключил с отцом перемирие и отчалил.

Обдумывая услышанное, я сидела, глядя в одну точку.

— Что же ты молчишь? Строишь тактику? — Геннадий глядел на меня насмешливыми глазами-щелочками, подспудно как бы спрашивая:»Сколько ты еще выдержишь, находясь от меня на таком расстоянии?» Страсти накалились настолько, что я действительно сдерживала себя из последних сил.

— Тебя ведь нанял мой «любящий» дядюшка? Он живет этажом ниже, не так ли? Ладно. Так вот, мне придется тебя разочаровать: на то время, когда было совершено убийство, у меня имеется железное алиби.

— И какое же? — с интересом спросила я, перекинув ногу на ногу и заговорив своим нормальным голосом. Одним словом — с удовольствием выходя из принятого для знакомства с Геннадием дурацкого образа раскрепощенной идиотки.

Явно довольный, что я наконец вывела сама себя на чистую воду, Геннадий невозмутимо сообщил:

— С двадцатого на двадцать первое сентября я ночевал у подружки. Около девяти утра я вышел из ее квартиры и вызвал лифт, чтобы спуститься с девятого этажа. Пока кабина ехала, ко мне присоединилась сначала молодая сексапильная женщина, живущая в квартире напротив, — выразительно посмотрев на меня и сделав особое ударение на слове «сексапильная», произнес Геннадий, — а затем старичок-боровичок с того же этажа.

Если Геннадий думал пробудить во мне ревность, то отчасти ему это удалось. Внутри меня от его слов что-то неприятно шевельнулось и задергалось. Что же касается его алиби…

— Это все, или есть продолжение? — холодно произнесла я, в который раз пытаясь подавить свои чувства.

— Нет. Это только первая серия. Во второй рассказывается о том, как мы на целый час втроем застряли в лифте.

— Где находится дом твоей подружки?

Геннадий с готовностью назвал адрес на другом конце города, на расстоянии сорока минут езды отсюда. Причем на хорошей машине и при отсутствии пробок. Я не знала, радоваться мне или огорчаться. Если все действительно происходило так, как говорит Геннадий, и свидетели смогут это подтвердить, то никакой речи о том, что именно он спустил с поводка собаку и сказал ей «фас», быть не может.

Мне хотелось петь, но я себя одергивала. Что, если это обычная уловка? Мол, расслабься, девонька, и иди ко мне! Я вовсе не убийца. Где-то в глубине души мне хотелось в это верить так же, как хотелось верить, что Геннадий не совершал насилия над пятнадцатилетней девочкой, и все это лишь наговоры невзлюбившего своего племянника Анатолия Константиновича.

Бежать! Сейчас же бежать от искушения, ибо спустя минуту будет слишком поздно!

Набрав в легкие побольше воздуха, я незаметно выдохнула, потом встала.

— Что ж, я обязательно все проверю, — отчеканила я, беря в руки сумку. Лежавшее в тарелке мороженое растаяло, а недоеденный банан сиротливо лежал на краешке стола. — От тебя в данный момент мне нужно лишь твое фотографическое изображение. Найдется такое?

— Если только в бабкиных альбомах сохранилось, — пренебрежительно сказал Геннадий, открыл нужный шкаф и уверенным жестом извлек оттуда альбом. Полистав его, он протянул мне снимок, который обычно делают на паспорт.

Я взглянула на изображение. Вторую фотографию положено было вклеивать в паспорт по достижении двадцати пяти лет. Как раз нынешний возраст Геннадия, так что сделан снимок недавно. Надо же, даже на нем он не смог сохранить серьезность. Но вышел на удивление хорошо. Даже лучше, чем в жизни.

— Фамилия твоей подружки, — в приказном тоне затребовала я.

— Шаймуразова Зофа Мобиновна.

Он что, издевается?

— Татарка? — вырвалось у меня.

— А татарка что, не женщина? — ответил Делун вопросом на вопрос, внимательно следя за моей реакцией.

Я предпочла промолчать. Так, так. Значит, записку, лежавшую сейчас снова в кармане куртки Геннадия, писала не эта его подружка. Версия, что автором послания является мачеха Делуна, приобретала большую достоверность.

— И последний вопрос. Ты не знаешь, кто такая Светлана Зуйко?

— Бывшая квартирантка бабки, — не задумываясь, ответил Геннадий.

Что ж, пожалуй, это все.

— Всего хорошего, — бросила я, отправляя фотографию в сумочку.