Лиза загрустила, смотря глазами Антонии на пейзаж и замок, который ей показался очень знакомым. В каком-то фильме она видела такой же, этот необычный вход с пологой полукруглой лестницей и над ней – стена замка, как ожившая декорация. В долине между низкими берегами крутил свою знаменитую восьмерку Тибр. Над этим странным руслом после грозы всегда встают две радуги. Сейчас она становилась свидетелем драмы Антонии Орсини.

– Хватит слов! Я пошла. – Антония встала и направилась к замку.

– Повинись перед монахом, расскажи о своих ночных похождениях, они простят тебя, пойди в церковь, исповедуйся!

– Нет, Камилло, ты, похоже, повредился разумом. Как ты не можешь понять, что мне не в чем исповедоваться и у меня нет тайн, я живу открыто. Мне жаль тебя, милый!

Она бросилась прочь, и скоро ее фигурка скрылась за тяжелой дверью замка.

Внутри, в тонких лучах солнечной пыли, пробивающейся сквозь жалюзи, едва виднелись очертания лестницы. У подножия ее храпели на лавках два охранника. Антония поднялась на второй этаж и, войдя в арку, сразу попала в огромную сумеречную залу, освещенную только одним окном, открытым для прохлады на северную сторону, остальные окна были прикрыты ставнями от полуденного летнего зноя. У окна за малым обеденным столом сидели двое: князь и черный монах, представитель аббатства Фарфа. Антония услышала:

– Она очень умная знахарка, успокоила мою дочь, с которой сладу никакого не было. Вылечила моего лекаря! – Тут князь Луккези засмеялся хрипло, заколыхался всем тучным телом.

– Понимаю, я все понимаю, но мне говорили, что она совершает поганые ритуалы в честь богини Дианы!

– Сеньор! – Антония вышла из арки. – Святой отец!

– А вот и наша ворожея! – Князь поудобней сел в кресле. – Антония! Святой отец приехал ради того, чтобы спасти тебя. Мы оба хотим уберечь тебя от святой инквизиции, но в этом ты должна нам помочь, должна рассказать все свои тайны.

– У меня нет тайн от вас, мой господин.

– Вот и хорошо. Прошу, святой отец! – Он сделал приглашающий жест.

– Дочь моя! Правда ли, что ты владеешь искусством исцеления, знанием трав и снадобий, а также помогаешь роженицам?

– Правда, святой отец!

– Правда, что у тебя имеется книга, где описаны многие болезни и методы их лечения?

– Правда, святой отец! Но это не книга. Это карты, 180 карт, в них все секреты знахарства.

– И чародейства?

– Нет, только знахарства.

– А кто тебе дал эти карты?

– Их мне оставила моя бабушка. Мой господин знает, что она была немая и все рисовала.

– Правда, что ты предоставляешь свое тело всем, кому этого хочется?

– Правда, святой отец, и прошу за это простить меня.

– Значит, ты знаешь все тайны эротического искусства?

– Да, святой отец.

– Ты знаешь кого-нибудь, кто умер после твоих лекарств?

– Да, святой отец. Умер Чекко из Понцано, но меня позвали слишком поздно, я уже не могла ничем помочь.

– А ты знаешь, что сказал этот человек перед смертью?

– Знаю. Он сказал, что я хотела его прикончить. Но это не так.

– Правда, что ты приковала к постели Бруно, потому что он не хотел тебе платить?

– Нет, святой отец, мне не нужны его деньги, он черной души человек и понес свое наказание. Сейчас он жив и здоров.

– Правда ли, что ты лечишь животных теми же снадобьями, что и христиан?

– Да, и это правда!

– А правда ли, что ты отрезала ногу корзинщику?

– Правда, святой отец.

– А можешь ли мне ответить, куда дела ты отрезанную ногу?

– Я закопала ее в лесу.

– Без соответствующего церковного ритуала?

– Так ведь это только кусок ноги до колена, там же нет бессмертной души, она, слава богу, осталась при хозяине!

– Изменница Божья! Кара небесная падет на тебя за это деяние! Все, что сотворено Богом, есть достояние Бога! – вдруг заорал он.

Мгновение после, успокоившись, монах произнес:

– Я благодарю тебя за чистосердечные ответы, которые точно совпадают с тем, что я слышал. Прикажите заточить ее в подземелье! Там сиди и жди, мы тебя позовем, и ты перед судом инквизиции ответишь так же откровенно, как сегодня, если суд сочтет тебя правой – будешь свободна. Если же тебя сочтут ведьмой, то сожгут на костре, как ведьму. Тебе вменяется использование лекарств непонятного происхождения, бесстыдные действия и колдовство, а также поклонение богине Диане.

Лиза почувствовала томление смерти под сердцем Антонии.

– Позвольте мне сказать слово в защиту Антонии? – Князь склонился к уху монаха и что-то ему долго рассказывал. После чего, получив благосклонный кивок, обратился к бедной девушке:

– Иди домой, Антония! Готовь питье для моей дочери, вижу, что ей оно помогает. Но не вздумай бежать! Я поручился за тебя.

– Спасибо, мой господин! Святой отец! – Она поклонилась и вышла.

Оказавшись одна в своей комнате, Антония пробовала унять дрожь в руках и задушить внутри себя страх, который отвлекал ее от работы. У нее сегодня было много дел. Ее ждали больные. Черный монах упомянул о Диане, но не задал ей вопросов, значит, их задаст святая инквизиция, и нужно быть готовой ко всему…

…Лиза подивилась необычному ощущению жара в крови, потрогала тыльной стороной ладони пылающие щеки: с ней давно такого не случалось. Мимолетно вспомнилось школьное окно, крыши, занесенные снегом, и жар ужаса от произнесенного совсем рядом ее имени. На вопрос учителя химии она ответить не смогла и, вставая из-за парты, предательски уронила с колен «Легенды и мифы Древней Греции»; мысленно она еще бежала рядом с резвой Дианой далеко-далеко от предложенного вопроса.

Лизе показался нелепым этот отголосок детства, это легковесное воспоминание о страхе перед ужасом смерти Антонии на костре. Она чувствовала, как между ней и молодой колдуньей идет интенсивный диалог. Она ощущала смятение и тоскливое томление, что вкрались в душу этого необыкновенного создания, с самой юности принявшего на себя миссию лечить других.

Лиза постояла немного, прислонившись спиной к двери, пережитое мгновение растревожило сердце. В комнате она была не одна.

У незажженного камина сидела Антония. Лиза удивленно оглядела себя и поняла, что они выглядят совершенно одинаково. Ветер нес в окно запах реки; знахарка, ее абсолютный близнец, глубоко и горько вздохнула, всматриваясь в темнеющее небо. Придвинула поближе медную грелку, в которой слабо мерцали угольки. Выложила их длинными щипцами в камин и немного подула, чтобы оживить пламя. Из полотняного мешочка достала маленькие сухие округлые растеньица и, выложив аккуратной кучкой на угли, повернулась в Лизе, сама нисколько не удивившись ни такому сходству, ни присутствию другого человека в доме и, будто они действительно были сестрами-близнецами, просто встретившимися после долгой разлуки, стала показывать: