я пока не знаю. Разве что, затылком чувствую чьи-то пронзающие ненавидящие взгляды. Скосив глаза, убедился — да, прямо за мной сидят два Бореада, что буравят глазами, а потом Асклепий. Ладно, если сыновья ветра провертят дырку в моем затылке, то авось целитель меня и излечит. Еще где-то Пелий, но его не видно. Остальных ребят я не знаю, а крутить головой и расспрашивать Гиласа — вроде и неудобно.

Мне и хотелось побыстрее тронуться с места, но было грустно. И надо бы кого-то знающего спросить — что символизирует янтарь с насекомым внутри?

[1] Феокрит. На смерть Адониса.

Глава шестая. Семейство Гиласа

— Моему отцу пришлось выплатить за мою мать целых три таланта серебра, — горделиво сообщил Гилас.

—У! — с уважением проговорил я, чтобы что-то сказать.

Три таланта — это вообще, много или мало? В памяти отчего-то застряла цифра, означающая, что талант равен двадцать шесть килограмм и сколько-то там грамм. И запомнилась не из справочников по метрологии, а из сноски в «Таис Афинской» Ефремова. Если взять двадцать шесть килограмм и умножить на три, то получится ... семьдесят восемь килограмм. Много. Впрочем, величина таланта менялась. Одно дело эпоха Александра Македонского, другое дело времена аргонавтов. Вполне возможно, что нынче талант составляет килограмм, а то и меньше. Надо бы как-то узнать, но осторожно.

С новыми мышцами работать здровенным веслом оказалось не так и трудно. Главное, привычка нужна. И к труду привычка, а главное, к монотонной работе. Мой напарник, который Гилас, первый день развлекал меня разговорами. Поначалу я радовался — все-таки, не так скучно, но вскоре я начал уставать от его болтовни. А на второй день юнец меня уже достал. Я даже вспомнил ту болтливую нимфу, которую напоили Геракл со своим братом (кстати, не Эхо ли ее звали?),прикинув, что если выпоить юнцу полбурдюка, возможно, он тоже замолкнет? Но представив, как мой сосед и напарник по веслу повторяет каждое последнее слово, пролетевшее над палубой, передумал. С другой стороны, слушать рассказы парня какое-никакое развлечение, а иначе можно просто свихнуться, случая пение Орфея. Голос у аэда неплох, но нерифмованные тексты, исполняемые под музыку, звучали странно. Надеюсь, что привыкну. Говорят, даже к рэпу можно привыкнуть, если слушать его регулярно. Вот и сегодня, с самого утра сосед завел свою шарманку, но на сей раз он избрал темой свою собственную семью и род. Так я узнал, что он происходит из племени дриопов, услышал, что этот народ происходит от самого Кроноса, а его родной отец Тейодамант являлся царем, взявший в жены Эвридику. Не ту, что не смогла выйти из Аида с Орфеем, а тезку.

— Так ты, выходит, тоже царевич? — без малейшей насмешки поинтересовался я. Из тех аргонавтов, про которых читал, как минимум трое могли претендовать на царские короны. Естественно, сам Геракл, по наущению злобной Геры потерявший право на престол, Тезей — царь Афин и Ясон. Сейчас не вспомню, в каком городке должен воцарится наш капитан (ежели, злобный дядька уступит ему престол), потом узнаю. Подозреваю, что Кастор и Поллукс тоже должны стать правителями (или они уже цари?), да и у остального народа (кроме меня!), течет в жилах либо царская, либо божественная кровь. Получается, наш корабль переполнен принцами крови.

— Царевич, — кивнул Гилас. — Правда, чтобы царем стать, мне нужно убить моего дядю.

Дело ясное. Какой-нибудь дядя или другой родственник либо просто убил этого, как его? Тейодамента, либо выгнал из города. Оказывается, было немного по иному.

— Когда Геракл убил моего отца и прогнал наш народ в Арголиду, сделав данниками Аргоса, то мой дядя возглавил переселение. А когда дриопы пришли и основали свой город, его избрали басилеем.

Я призадумался, если не сказать, что обалдел. Отца Гиласа убил Геракл, а парень так спокойно говорит об этом? Мало того, он постоянно демонстрирует свое почтение к герою, едва ли не стелется перед ним, ревнуя к любому аргонавту, заговорившему с Амфитридом. Маскируется? Типа — месть такое блюдо, которое подают холодным. Вот, опять штампы.

— А Гераклу ты мстить не собираешься?

— За что мстить? — удивленно вскинулся Гилас, едва не бросив весло. — Геракл к себе шел, никого не трогал. Он как раз задушил Немейского льва, устал, проголодался, да еще и жертву Аполлону хотел принести, а по дороге ему отец попался, на колеснице.Геракл моего батюшку вежливо попросил — дескать, подари мне одного вола из упряжки, там их четыре...

— Из какой упряжки? — перебил я юнца.

— Какой ты глупый, Саймон. Понятно дело, что из отцовой. Геракл, вместе со шкурой пешком шел.

— А почему вола?

— Так потому что волы в нее были запряжены, как ты не понимаешь? У дриопов коней нет, то есть, раньше не было, в колесницы волов запрягали. Вот, когда отец отказался вола подарить, так Геракл его и убил, а вола в жертву принес, без разрешения.

— А-а... — протянул я.

— Вот тебе и «а», — передразнил меня Гилас. — Я говорю, Геракл два дня льва выслеживал, потом душил, а еще день свежевал. Представляешь, как он устал шкуру драть? Ее же ничего не брало — ни бронза, ни камень. Хочешь - потрогай, шкура у мачты лежит.

Я чуть не брякнул, что надо было стальной нож взять, но прикусил язык. Какая тут сталь, если даже во времена Трои железо ценилось выше, нежели золото? А до похищения Елены Прекрасно еще сколько лет? Кажется, поколение. Да, странное дело. Кажется, Елена и Кастор с Поллуксом были тройняшками, а братья выглядят лет на сорок, а то и на пятьдесят. Значит, к началу Троянской войны ей будет лет шестьдесят — семьдесят пять. Хорошо бабушка сохранилась. М-да...

— Хвала Аполлону, что подсказал брату челюсть выломать, а потом уже ею и свежевать.

— Какому брату выломать? Ификлу, что ли? — переспросил я.

— О, боги-олимпийцы! — возвел очи вверх Гилас. — Ификлу-то за что? Отчего вы посылаете мне такого глупого слушателя?

— А ты, торопыга, по нормальному рассказывай, а не перескакивай с места на место, словно блоха на львиной шкуре, — рассердился я.

— Тогда я вообще говорить не стану, буду молчать, — заявил Гилас.

Мне показалось, что спина Геракла, сидевшего перед нами, слегка дернулась, словно от смеха. А, так полубог тоже слушает и посмеивается.

Гилас дулся долго, минуты две, а может