У первобытных дикарей этот принцип не приобрел альтруистического значения, которое придает ему цивилизованный человек, тем не менее безусловно работает и преодолевается только торжественными церемониями инициации и ценой болезненных, а иногда и калечащих обрядов.

Постоянство отношения взрослых к молодым, которое представляется таким всеобщим, придает влияниям среды, окружающей ребенка, фундаментальное единообразие; и, как мы видели, теория развития психики индивида требует, чтобы это единообразие влияний среды было продемонстрировано в действии.

Здесь не место рассматривать практические последствия того факта, что у каждого взрослого обязательно есть первичное предубеждение в отношении молодежи, которое связано с инстинктивными импульсами психической энергии. Как бы ни прикрывали это предубеждение моральные принципы, альтруизм, естественная привязанность, пока его истинная природа не распознана и не включена в область сознания, влияние этого предубеждения на поведение человека чрезмерно и грозит опасностью. В конечном счете ему мы обязаны еле прикрытым недоверием и неприязнью, с которыми сталкиваются относительно молодые там, где речь идет о важных вопросах. Отношение взрослых и стариков к энтузиазму молодежи настолько стереотипно, что не может не поразить психолога своей обыденностью. Юный революционер, по сути столь же абсурдный, как и пожилой консерватор, обычно выслушивает от последнего, что тот в его годы испытывал те же стремления, горел тем же рвением и питал те же надежды, пока с опытом не стал мудрее, «как поумнеешь и ты, мой мальчик, когда доживешь до моих лет». Для психолога добродушное презрение, сквозящее в таких высказываниях, не может скрыть жалкую ревность затухающей силы. Стадный инстинкт, неизбежно становящийся на сторону большинства и правящих сил, всегда поддерживает старых и придает истории, житейской мудрости и фольклору отчетливый уклон против молодых, в пользу старости и осторожности, бессмертной мудрости прошлого и даже беззубого ворчания старческой немощи.

Любой всесторонний обзор современной цивилизации даст множество примеров того, насколько непропорциональное влияние на положение дел оказывает возраст. Стоит вспомнить, как редко человек на практике доказывает способность пользоваться разумом, как мало он извлекает уроков из опыта, хоть и постоянно утверждает обратное, и станет очевидно, что существует какая-то психологическая причина доминирования возраста, что-то, что ставит его во главу угла независимо от реальных способностей старого человека в сравнении с молодыми. «Чудовищная власть» стариков – для биолога столь же возмутительная, как власть Марии Стюарт для бедного Нокса – распространяется на все ветви человеческой деятельности. Мы предпочитаем старых судей, старых адвокатов, старых политиков, старых врачей, старых генералов и, когда речь идет о непосредственной причинно-следственной связи, а не об абстракциях, готовы платить цену, которую иногда влечет отсутствие гибкости этих зрелых умов.

IV

Если выдвинутые ранее предположения верны, личность взрослого следует рассматривать как результат трех групп сил, действующих на психику с младенчества и далее. Это, во‑первых, эгоистические инстинкты индивида, требующие удовлетворения и обладающие мощной психической энергией инстинктивного процесса; во‑вторых, особая чувствительность к влиянию среды, присущая мозгу стадного животного и придающая внешним воздействиям энергию инстинкта; и в‑третьих, влияние среды на развивающееся сознание, сходное по интенсивности и единообразию с инстинктивными механизмами.

Работа Фрейда была посвящена главным образом объяснению процессов первой группы – то есть изучению первично эгоистических импульсов и изменений, которым они подвергаются в условиях ограничений. Фрейд, по сути, разработал настоящую эмбриологию сознания.

Эмбриология тела – для тех, кто не имеет биологической подготовки, – далека от того чтобы быть приятным предметом созерцания. Стадии, через которые проходит тело, прежде чем принять знакомую форму, похожи на уродливую и отталкивающую карикатуру, с которой разум может примириться, только обладая знаниями о величественной картине природы. Стадии, через которые, согласно доктринам Фрейда, проходит развивающееся сознание, не менее отталкивающие, если судить чисто с человеческой точки зрения, чем фазы развития тела человека, выдающие его родство с рыбой, лягушкой, лемуром и обезьяной. Творения природы не поддерживают социальное соглашение – чтобы быть действительно приличным, нужно быть приличным всегда. Ее самые совершенные творения происходят по прямой линии от тварей из грязи. Для природы характерно работать с самыми скромными материалами, вносить поправки и идти на компромисс на каждом шагу. Любая полученная природой структура вовсе не обязательно лучшая из возможных, но рабочая модификация чего-то, более или менее ограниченная по функциям исходными материалами.

У биолога тот факт, что исследования Фрейда показали прохождение сознания по стадиям, тягостным для самооценки, не вызывает ни удивления, ни недоверия. То, что выводы Фрейда решительно неприятны по узким человеческим стандартам, очевидно для любого знакомого с критикой, которой они подвергались. Кроме того, следует признать, что его методы изложения не всегда прикрывают тошнотворность дозы, которую он пытается ввести. Впрочем, все это никак не касается вопроса, справедливы или нет эти выводы; хотя, пожалуй, будь эти выводы безусловно приняты, это говорило бы о том, что они либо не новы, либо ложны.

Работа Фрейда представляет самую решительную научную попытку проникнуть в тайну сознания прямым человеческим методом с помощью интроспекции – направляемой, впрочем, сложной методикой – в качестве основного инструмента. Превратить столь неуклюжий и склонный к ошибкам инструмент в аппарат, на точность и плодотворность которого можно положиться, – само по себе значительное достижение психологического мастерства.

Доктрины Фрейда, судя по всему, рассматриваются его школой как охватывающие все виды психической деятельности и дающие полный, хотя, конечно, не обязательно исчерпывающий обзор. Я уже указывал направления, в которых, по моему мнению, успешные исследования могут быть проведены методами, отличными от методов психоаналитической школы. В широком смысле доктрины Фрейда, которые я рискнул назвать по сути «эмбриологией сознания», производят впечатление скорее описательных и систематизирующих, нежели динамических, если с должной аккуратностью пользоваться терминами. Эти доктрины могут подсказать, как возникло то или иное состояние, каково его истинное значение, и в мельчайших подробностях описать факторы, которые можно проанализировать. Когда возникает вопрос о воздействии на разум, их возможности не столь поразительны. В этом направлении основная деятельность психоанализа лежала в области лечения аномальных психических состояний с помощью трудоемкого процесса анализа всего психического развития индивида и возвращение в сознание многочисленных значительных воспоминаний, вытесненных оттуда.

Когда бессознательные процессы, лежащие за симптомами, переводятся в область сознания пациента, симптомы исчезают, и психика пациента возвращается в «нормальное» состояние. Как ни полезно это лечение для пациента, как ни интересно для врача, его ценность для рода человеческого нужно связывать с ценностью «нормы», в которую возвращается пациент; то есть с тем, сделан ли хотя бы небольшой шаг к расширению человеческого разума. Пока не получено более четкое свидетельство возможности развития в этом направлении, фрейдовскую систему следует рассматривать скорее как психологию знания, а не психологию власти.

Обсуждая психоаналитический механизм освобождения «аномального»