— Да, это она, — тихо ответила монахиня. — Из-за метели она сегодня плохо спит.

Мари-Эрмин, сунув пальчик в рот, смотрела на Элизабет своими огромными голубыми глазами.

— Какая хорошенькая! — вздохнула молодая женщина.

Сердце наполнилось горечью. У ребенка, которого она потеряла, могли бы быть такие же кудряшки орехового цвета и такое же красивое личико… И это могла быть девочка… Их первая встреча с Мари-Эрмин закончилась с приходом матери-настоятельницы:

— Сестра Мария Магдалина, что вы здесь делаете? Да еще с малышкой? Возвращайтесь в постель, вы нам не нужны. Мадам Маруа больна. Ее супруг и сосед ждут внизу. Они заберут ее домой.

Молодая монахиня торопливо вышла, на прощание одарив Элизабет ласковой улыбкой.

Жозеф и Амеде Дюпре ожидали в коридоре, в который выходили также и двери классных комнат. До этого ни тому, ни другому не приходилось бывать в монастырской школе.

Мужчины чувствовали себя не в своей тарелке. Теребя свои шапки, они с любопытством поглядывали вокруг и стыдились того, что затоптали своими башмаками чистый навощенный паркет.

— Мои ребята говорили, что в школе красиво, — тихо сказал Амеде.

Двое его старших сыновей успели несколько раз посетить школу перед Рождеством.

По лестнице спустилась сестра-хозяйка. Она специально оделась, чтобы встретить посетителей.

— Месье Маруа можно подняться, — сообщила она. — Вы пришли так быстро, несмотря на плохую погоду!

Жозеф кивнул. Здесь, в присутствии монахинь, он ощущал непривычную робость. Не говоря ни слова, он последовал за сестрой Викторианной на второй этаж. Мать-настоятельница поприветствовала его, стоя у изголовья постели Элизабет. Через мгновение она оставила их одних.

Увидев мужа, Элизабет снова заплакала. Он же остался стоять, не осмеливаясь присесть на край кровати.

— Что случилось, Бетти? Ну и напугала же ты меня! Прихожу, а дома пусто! Симон кричит как резаный. Не успел я выйти тебя искать, как явился мэр собственной персоной и сообщил, что ты в школе, тебе плохо и к нам позвали акушерку. Ты потеряла малыша?

— Да! Если бы ты знал, как я несчастна, Жозеф!

Он сжал ее хрупкие, все еще холодные руки в своих теплых мозолистых ладонях.

— Скоро я отведу тебя домой, — сказал он тихо. — Если ребенок не удержался, значит, он не слишком крепкий. Не успела ты мне сказать, как все и закончилось. Не плачь, это дело поправимое. Акушерка, наверное, уже пришла и беспокоится. Симона я поручил Анетте, а Амеде пришел со мной. До дома недалеко, и мы отнесем тебя, если ты плохо себя чувствуешь.

Элизабет пыталась привести мысли в порядок. Жозеф смотрел на нее с нежностью, но от него всегда можно было ожидать внезапной вспышки ярости.

— Я боялась, что ты рассердишься, — сказала она смиренно. — Я сидела и ждала тебя дома, и рев бури действовал мне на нервы. А потом завыла сирена… Не знаю, что на меня нашло, но только я решила, что с тобой случилось несчастье. У меня голова кругом пошла от беспокойства, и вдруг я почувствовала, что по мне течет кровь… И так заболел живот! Я хотела попросить помощи у Дюпре, как вдруг свет на улице погас. И я заблудилась.

— И это неудивительно, — ответил муж. — Пришлось на пятнадцать минут отключить генератор, чтобы что-то починить. Бригадир включил сирену, намереваясь всех предупредить. Ты спутала сигнал аварии с сигналом, который подают при несчастном случае. Не нужно было выходить из дома!

— Я бы не вышла, если бы не кровотечение! — соврала молодая женщина. — Я не могла больше сидеть одна! Мне было так больно, Жозеф!

Он поцеловал жену в лоб. Элизабет прижалась к супругу.

— Скоро у нас будет еще один ребенок, правда?

Жозеф кивнул, соглашаясь. Ему не терпелось вернуться домой, где можно было разговаривать в полный голос, ходить куда вздумается и курить трубку.

После ухода четы Маруа и их соседа в монастыре воцарился покой. Монахини разбрелись по своим спальням. Каждая на свой лад думала о несчастье, постигшем мадам Маруа.

Сестра Аполлония долго молилась. Старшая сестра у нее на глазах умерла в тяжелых родах.

«Женщины готовы жертвовать своей жизнью, чтобы подарить жизнь, — думала она в промежутке между молитвами. — Боже милостивый, спаси и сохрани нашу соседку Элизабет и всех матерей! Да пребудут они под твоей защитой!»

Она вслушалась в затихающие завывания бури. И мысли ее, полные сострадания, обратились вдруг к женщине, которая решилась расстаться с Мари-Эрмин, без сомнения, ценой жестокого страдания.

«Бедняжка, как она, должно быть, горюет, лишившись своего ребенка!»

* * *

Очень далеко от Валь-Жальбера проснулась Лора. Жослин спал на полу, совсем рядом. Погруженная в сумерки комната казалась до странности тихой. Вместе со здоровьем к молодой женщине возвращалось осознание всего ужаса их положения. Вынести это у нее не было сил. Она думала о том, как это несправедливо и больно — проснуться без своей девочки, не ощутить прикосновения ее атласной кожи, не иметь возможности обнять ее, как она только что делала это во сне.

«Мое счастье, мое сокровище, я обнимала тебя крепко-крепко, и ты прижималась к моей груди. Ох, если бы только я могла вернуться назад, пойти в монастырскую школу и обнять тебя, увезти с собой!» — думала она, стараясь плакать как можно тише.

Лора рыдала до самого рассвета, призывая смерть, которая отказывалась прийти за ней.

Валь-Жальбер, Mardi gras[7] 1916 года

Второй день шел снег. Жизнь в поселке Валь-Жальбер, казалось, замедлила свое течение, утопая в вихре пушистых снежных хлопьев. Но никому и в голову не приходило жаловаться, потому что дни и ночи стали не такими холодными. В домах гудели водонагревательные котлы, и большинство женщин в это утро смазывали жиром сковородки, чтобы напечь к празднику блинов.

Элизабет Маруа стояла на монастырском крыльце. Она уже трижды постучала и решила было, что сестры куда-то ушли. Наконец за дверью послышались шаги.

— Мадам Маруа! — удивленно воскликнула сестра-хозяйка, открывая одну створку двери. — Скорее входите!

В руке молодая женщина держала корзинку с крышкой. Она указала на нее монахине.

— Я принесла вам оладий, они еще теплые. Мне так и не выпало случая сказать вам спасибо. Карантин закончился, вот я и пришла.

Элизабет говорила тихо и немного стеснялась. В присутствии монахинь она робела, да и опасалась, что ей откажут в просьбе, с которой она к ним явилась.

— Занятия начнутся завтра, — уточнила сестра-хозяйка. — И нам много еще предстоит сделать. Желаете ли вы поговорить с настоятельницей?