Именно это жирная тварь и хочет услышать. Все они хотят верить, что теперь-то у них все получится. Буквально одной левой… Потому что боже упаси оторвать их от телевизора. Они могут сделать паузу только для набега на холодильник, чтобы втихаря напихать говна в жирный рот. Они не хотят вставать утром раньше десяти-одиннадцати. Для них любая диета и физическая нагрузка – покушение на основные права и свободы американца. Извини, Мишель Пэриш, моя маленькая красотка-визионерка, но еще один предлог для прокрастинации, чтобы сидеть на толстой жопе и писать твои идиотские Утренние страницы, им точно не нужен.

– Не миссис, а ми… Лина… просто Лина.

– Ага, – улыбаюсь я. Когда СТАНЕШЬ Линой, ТОГДА буду звать тебя Линой, сучка. – Ну что, тогда вставайте на беговую дорожку, мисс Соренсон… пардон, Лина. – Я улыбаюсь, она встает на дорожку, я включаю ее на 8 км/ч – нормальный, ровный ритм. – Ну как?

Тренажер быстро набирает заданное значение, Соренсон с трудом двигает ногами и потеет, как извращенец, притаившийся у школьного забора.

– Я… Мне…

– Слишком быстро! Да неужели?

На меня смотрит типичный такой толстый нытик, апологет себя любимого, размазня, вечно жалующаяся на судьбу.

– Очень… быстро.

Такие лица я ненавижу больше всего на свете. Жирная тупая махина без огонька в глазах, или испуганный ребенок, который хочет сладенького от мамочки, чтобы стало хорошо, или воинственная ебанатка, которая хочет покончить с собой и не понимает, зачем пришла. Не важно, какой типаж, просто очень хочется пиздить каждое бессмысленное чмо, которое одним своим видом оскорбляет весь род человеческий.

Соренсон вихляет своими мясистыми бедрами в обтягивающих штанах, лицо побагровело.

– Я люблю ставить перед своими клиентами цель, Лина. Более конкретную, чем просто сбросить вес. Полумарафон, десять тысяч, пять тысяч – разницы особой нет.

– Я… я не могу… Я не… могу-у-y… – Соренсон топочет тяжелыми ножищами по ускоряющейся резиновой дорожке.

– Не хочу слышать это слово, эти слова: «не могу», «не смогла», «не должна»! Вам нужно бороться. Шаг вперед из строя – и принять бой!

Соренсон съеживается от моих слов, но не останавливается. По охваченной ужасом мордашке видно, что путь к грации ей дастся нелегко, но она будет стараться. Так я жгу ее полных сорок пять минут, увеличивая скорость до трусцы, потом снижая до шага и снова повышая до трусцы. В итоге она пылает, как раскаленный уголь. Вспотевшая и выдохшаяся Соренсон слезает с тренажера и в кои-то веки обнаруживает себя неспособной даже открыть пухлый рот, чтобы только набрать воздуха в хилые легкие.

– Вы сегодня хорошо поработали.

Я жестом показываю, чтобы она шла за мной в офис, и она плетется следом, по-прежнему задыхаясь.

– Помните: физическая нагрузка – это только один компонент. Вот вам диета. – Я беру лист бумаги из стопки на моем столе и сую ей в раскрытую ладонь.

Соренсон смотрит на предписания, а я смотрю, как она мрачнеет.

Я беру с полки визитку:

– Позвоните мне, если очень захочется съесть какую-нибудь дрянь на выходных, а вам захочется, поверьте.

По лицу Соренсон видно, что ей уже хочется.

– Вы настоящий… профессионал, преданный своему делу, – задыхаясь, говорит она, и в глазах у нее вспыхивает страх.

– Я серьезно отношусь к проблеме вашего лишнего веса, так что и вы, Лина, должны отнестись серьезно. Это нелегко, особенно поначалу. Поэтому звоните, если почувствуете, что начинаете сходить с намеченного пути. Мы боремся с зависимостью от дурных пищевых привычек и с недостатком физической нагрузки, – объясняю я, вспоминая умные слова Мишель. – Мы смотрим на проблему шире. Вы свой вес набрали не за один день, и за один день вам от него не избавиться.

– Конечно… это понятно.

– Хорошо. Важно, что в этом мы согласны. А теперь расскажите о себе. Чем зарабатываете на жизнь?

– Я… – Соренсон колеблется, – как бы художник.

Как бы художник. В СоБи все вообще как бы модели, как бы фотографы или вот как бы художники. Официантка, видать. Или, может, просто паразитка, развлекается тут за счет родителей.

– Круто… А откуда вы?

– Из Миннесоты. Городок Поттерс-Прери в округе Оттер.

О, ничего себе, серьезно?

– Ага… Там у вас, должно быть, красиво.

– Да, – отвечает Соренсон и начинает рассказывать про Поттерс-Прери, потом опять вспоминает наш инцидент на дамбе, который, кажется, впечатлил ее сильнее, чем меня. – Мне даже представить сложно, какой силой надо обладать, чтобы совершить такой поступок. Мне бы хоть частичку вашей силы и решительности.

– Да, но вы же не вампир, а я не банк крови, – огрызнулась я. Могу иногда выпалить что-нибудь обидное, поскольку мои клиенты, как и большинство толстых людей в принципе, обладают способностью пропускать неприятные высказывания мимо ушей. – Внутренняя сила и сосредоточенность есть у нас у всех. Моя задача заключается в том, чтобы помочь вам все это выявить в себе и развить, чтобы вы проявили боевой темперамент, который по каким-то причинам держите под спудом, – говорю я ей и смотрю на часы на стене. Вот ведь пиявка какая, а. Мне вдруг захотелось сбежать от нее подальше. – Ну ладно, мне нужно идти.

Соренсон переминается с ноги на ногу и, очевидно, хочет, чтобы я побыла с ней еще.

– Да, да… ладно. А вы, мм, не сказали, откуда сами.

Все тебе расскажи, жопа толстая.

– Вообще, из Бостона. Если позволите, мне надо идти, – говорю я ей, собирая свои манатки в сумку, – а вам сейчас лучше принять душ, а то простудитесь под кондеем. – Я иду к выходу, но перед дверью оборачиваюсь, чтобы напутствовать сникшую толстую тварь: – Помните, нельзя есть все подряд! – Для нее эти слова как удар хлыста.

На улице дует приятный прохладный ветерок с океана, я быстрым шагом прохожу через Фламинго-парк, чтобы поскорее отделаться в мыслях от моей прилипалы. Но тут вдруг в конце Ленокс замечаю, что у моего дома болтается какой-то грязный хмырь с фотоаппаратом на шее. Блядь, что ему здесь надо? Шоу давно кончилось! Всегда найдется какой-нибудь псих-одиночка; задумал что-то недоброе небось, гад…

Я замедляю шаг и тихонько подхожу к нему сзади. Хлопаю по плечу. Засаленный мудак оборачивается.

– Люси, – кричит он и хватается за камеру.

Я вырываю камеру у него из рук, ремень через голову соскальзывает, и я с силой швыряю ее об асфальт. От удара у камеры отлетает какая-то маленькая черная деталь.

– ПИДАРАС, БЛЯДЬ!

– Вот сука! – Он смотрит на меня в ужасе и бросается подбирать разбитый девайс. Пока он возится с ним на асфальте, как с ребенком, которого сбила машина, я забегаю в подъезд, он вдогонку кроет меня в три этажа.