Эта новость привела Люси в совершенное уныние. Она испытывала к доктору Стаффорду невероятное уважение и на этой неделе поняла, что постепенно привыкла ощущать его присутствие где-то поблизости. Для себя она решила, что в жизни не встречала души добрее, и ей ничуть не хотелось пускаться в сомнительное путешествие по неизведанному без его ненавязчивого соседства в операционной. Слабую энергетическую ауру пациентки многие списали бы на действие премедикации — но только не мистер Аззиз, от внимания которого, как и от глаз Алекса Стаффорда, ничто не ускользало.

Доктор улыбнулся и взял Люси за худенькую руку. Джейн Кук искренне восхищалась его умением незаметно рассеивать любые внезапные страхи, которые возникали у девушки по поводу операции. Его внешне невозмутимое поведение одинаково подбадривало и персонал, и больных. Он вселял в них уверенность, что его руки все сделают наилучшим образом, несмотря на серьезнейшее предостережение, которое получали пациенты перед тем, как дать свое письменное согласие. Амаль был особенным — в большей степени, чем остальные хирурги, с которыми довелось работать сестре Кук. Она обязательно позвонит Саре, вот только выпьет чаю. Малышка после обеда гуляла с дедушкой в парке. Ближе к вечеру дождь, накрапывающий всю неделю, перестал, погода прояснилась, и на улице было очень хорошо. Джейн взяла с рабочего стола карты с историями болезней и направилась в палаты для дежурного обхода.

Когда ей убрали волосы под шапочку и уложили ее на каталку, Люси еще раз, словно в тумане, взглянула на сливающиеся цветные пятна своего лоскутного одеяла. На протяжении месяцев она стежок за стежком сшивала это подобие жизни — с тех самых пор, как привезла с собой из Колумбии болезнь Шагаса. Люси исполнилось двадцать восемь, а из-за болезни она выглядела на девятнадцать, но каждый день она встречала со здравомыслием премудрой старухи. Недели напролет Люси подбирала лоскуток к лоскутку: то радужно-яркие, то пастельные — в зависимости от настроения. Ее огромные утомленные глаза на мгновение задержались на последнем из подшитых кусочков: сердце на крыле, взмывающее в ночном небе к тонкому лунному серпику. Эту композицию она задумала как напоминание о матери, улетевшей прочь, когда Люси была еще маленькой. Из полета мама так и не вернулась, и девочка не смогла от этого оправиться. В ее жизни все пошло иначе. Но в том туманном пространстве, где она целиком была во власти анестетиков, она вдруг разглядела крылатое сердце в новом свете, ощутила его как свое. Подобное она увидела впервые. Ее веки не могли больше сопротивляться и закрылись, погрузив Люси в божественные грезы.

Его присутствие Люси почувствовала еще до того, как открыла глаза. От него всегда пахло как-то по-особенному, не по-больничному — наверное, ветивером или бергамотом, подумалось ей. Она заулыбалась, не размыкая плотно сомкнутых век, потом приподняла их и произнесла:

— Не сомневаюсь, что сегодня я выгляжу куда лучше, чем обычно. Вы меня такой еще не видели.

Собственный голос показался Люси охрипшим и немного чужим. Она находилась в реанимационном отделении, и у нее болело в тех местах, в которых, по ее мнению, и болеть-то было нечему. Тем не менее насмешливые глаза Алекса подсказали Люси, что ей удалось вложить в свои слова оттенок иронии. К тому же, несмотря на общую разбитость, ужасные швы и неприятное ощущение, будто по ее телу проложили электрокабель, она чувствовала приятную сонливость.

— Выглядите вы довольно прилично — после восьми или девяти часов операции.

Голос у него, как всегда, был ясный и ласковый, но немного усталый, как подметила Люси. Она знала, что Алекс говорит неправду: без всяких расспросов понятно, что выглядит она такой же растерзанной, как и ощущает себя. Зато сам он смотрел на нее вполне спокойно, и это внушало надежду. Она обратила внимание на то, что его глаза над стерильной маской лишены свойственной им живинки, хотя и стараются изо всех сил сосредоточиться на пациентке. Он пересел поближе.

— Вообще-то я должен вас побранить. Я-то надеялся, что вы давно на ногах и уже занимаетесь на беговом тренажере. Моя секретарша прислала мне срочное сообщение, что ваша операция была назначена еще на прошлую пятницу. Не могу поверить, что вы пожелали ее отсрочить. Или у вас были на то свои соображения? Что же произошло?

Люси попыталась возразить ему, что она вовсе не струсила, объяснить причину, по которой перенесли операцию, но доктор Стаффорд улыбнулся и прижал палец к ее губам.

— Ничего-ничего, у вас горло пока болит от трубки. Мистер Аззиз расскажет мне все как есть. Скажите только, что у вас все нормально.

Люси медленно собиралась с силами, чтобы овладеть собственным голосом.

— Очень на это надеюсь.

Она упорно старалась перебороть действие болеутоляющих, которые нагоняли на нее непреодолимую сонливость.

— Я пытаюсь подобрать какой-нибудь достойный ответ. И понять, что творится у меня в голове.

Люси в этот момент напоминала кошку, которая заспалась у огня и теперь потягивается.

— Ах да, мое сердце… Я и забыла. Сегодня мой день рождения, первый день новой жизни.

— Пожалуй, он был вчера, рано утром, когда закончилась операция. Примите поздравления. Мой тоже был вчера, поэтому, как видите, у нас один день рождения на двоих.

Люси улыбнулась с едва заметным смущением:

— Медсестра сказала, что у вас день рождения был в воскресенье и что вы праздновали его за городом.

— По-настоящему он был именно вчера, двадцать второго сентября. — Алекс был не в силах развивать тему «воскресенья за городом». — На вас все еще действует снотворное?

— Я ведь долго спала, правда? А вы уже давно здесь?

Ее голос звучал слабо, но вполне отчетливо. Она немного сдвинула голову, несмотря на дыхательную трубку, и увидела, что доктор Стаффорд сидит на стуле с книжкой — непривычное положение для человека, который постоянно куда-то торопится. Рядом с ним возник еще кто-то, тоже в маске, и сделал запись в послеоперационной табличке, которую подал Алекс. В приоткрытую дверь до Люси явственно донесся изумительный запах желтых нарциссов. Откуда взялся этот аромат? Откуда вообще эти цветы в конце сентября? Неужели Грейс постаралась?

— Мне хотелось присутствовать при вашем пробуждении. — Алекс нарочито завозился с бумагами, ожидая, пока уйдет медсестра. — Мистер Аззиз просил меня кое-что проверить перед вашей операцией, но я не смог приехать. Мне казалось, что я вас немного подвел, но теперь вижу, что вы до обидного легко справились и без меня. — Он легонько подтрунивал над ней и добился желаемого эффекта — ласковой улыбки Люси. — Я все же появился вчера ближе к ночи, но вы меня не дождались.

— Даже доктора имеют право отдыхать в день рождения. А понедельник у меня выпал. Но вы ведь были в Штатах?

— Ради вас, Люси, я приехал бы сюда даже с дня рождения. Но… кое-что… помешало. Я должен был остаться с семьей.

Голос доктора Стаффорда предательски дрогнул, и это привело Люси в замешательство. Он не только сделал ей комплимент, но и задал загадку. Впрочем, разница между тем и этим сразу исчезла, стоило ему вернуть табличку на место и безмятежно взглянуть на пациентку.