— Очень символично и то, как развивались отношения твоего основного «Я» с этими тремя образами. — продолжила Анна Васильевна. — Орвисту ты помогал, так? По сути, ты должен был занять его место богатого и влиятельного человека, но ты сам сделал его таковым. От Кая ты в итоге дистанцировался, так как уже его перерос как личность. Кай — это отражение тебя прошлого, но не настоящего. Но интереснее всего твоя реакция на Итана, как на темную сторону твоей личности. А конкретно то, что ты дважды его убивал, а он воскресал. И с каждым разом он менялся в лучшую сторону. Так твое подсознание отработало возможные варианты развития событий.

— Вполне возможно. Но какое место в этом всем занимает Лу? — спросил я.

Мы избегали темы богини. Анна Васильевна постоянно говорила, что еще не время. Но раз уж мы начали разбирать тройку Орвист-Кай-Итан, вокруг которой крутились последний месяц, то стоит поднять и тему моей фантомной любви.

— Лу может быть как собирательным образом женщины, так и проекцией твоей собственной матери, Антон, — ответила врач. — Насколько я помню, в рамках вашей галлюцинации, ваши отношения были не слишком здоровыми? Так? Сначала принуждение, потом она решала за тебя, потом все же приняла твое главенство. Ты не находишь, что по такому же сценарию развивались твои реальные отношения с мамой? Когда она заставляла тебя учиться и выбрала тебе ВУЗ. Потом был небольшой бунт, когда вы не общались почти полгода, а только после — принятие того, что ты ускользнул от ее опеки. Ведь так?

Она была абсолютно права. По сути, все что я помнил о своих отношениях с Лу, особенно в первый год — это типичная история домашнего насилия. Только в роли мужика в алкоголичке, который поколачивает свою жену и детей, был не я, а как раз богиня. Стокгольмский синдром в чистом виде, нездоровые, зависимые отношения, которые в итоге в моем воображении переросли в нечто более адекватное, на мой взгляд, но все еще нездоровое созависимое существование.

— Но тогда почему я все еще слышу этот голос? Дело в детской травме?

На некоторое время Анна Васильевна прервалась, будто размышляя.

— Думаю, что да, Антон. Твоя мать воспитывала тебя одна и пыталась делать это так, как считала нужным. Но я бы не назвала ваши отношения полностью здоровыми. Это типичная история о тирании и подавлении личности. А была бы твоя мать человеком чуть менее стабильным — это бы вообще могло перейти черту физического насилия или перетечь в условный синдром Мюнхгаузена, — серьезно сказала Анна Васильевна.

Мне оставалось только согласно кивнуть. Это я знал и без консультации специалиста, который брал с меня три тысячи за сеанс, и то, только потому, что мой случай был интересным.

Нездоровые зависимые отношения, которые позже перерастают в такие же нездоровые, но созависимые? Мой идеал женщины — моя мать? Эту мысль я и озвучил.

— Это нормально, нормально! — рассмеялась Анна Васильевна. — На самом деле, это сфера сексологов, но я могу уверенно тебе сказать, что последние исследования говорят в пользу того, что первый сексуальный объект человека — его собственный родитель. У дочерей — их отцы, у сыновей — их матери. Потом психика перебрасывает фокус внимания на внешние цели, но изначально — это всегда мать или отец. Поэтому и говорят, что-то в стиле «он женился на своей матери» или «она вышла за своего отца». Отчасти это правда. Просто мы подыскиваем себе партнеров, которые имеют какой-то набор признаков, который совпадает с родительскими, но при этом еще и обладают своими, уникальными качествами. Так что, скорее всего, твоя Лу — это коктейль из того фельдшера, что спасла тебе жизнь, ее внешности и имени, и твоей матери. Только улучшенная, комфортная конкретно для тебя версия.

Остаток приема мы обсуждали мое детство, мои сны и то, чем я занимаюсь после аварии. Анна Васильевна похвалила меня за подработку, в очередной раз напомнила о том, что мне стоит вести более активную социальную жизнь, а не замыкаться на проблеме. Закончили мы прием на хорошей ноте.

— У тебя еще остались лекарства?

— Да, — ответил я. — Противотревожное я уже почти не пью, изредка. А антидепрессанты я выписал у Никиты Алексеевича неделю назад.

Мой психиатр в диспансере. Два анонимных приема плюс рекомендации Анны Васильевны, и я получил доступ к «сладким конфеткам», на которых сидит половина цивилизованного мира.

— Хорошо. Не пропускай курс. Когда начинаешь?

— На следующей неделе. Сейчас была пауза после первого курса, как и рекомендовал Никита Алексеевич. Он надеялся, что я справлюсь одним подходом, но… — ответил я, разводя руками.

Не справился, пришлось записываться на прием и ехать за свежим рецептом.

— Хорошо. Тогда наша следующая встреча когда? Так, тут девятое, выходные… Давай четырнадцатого-пятнадцатого, еще позвонишь мне, как у тебя смены. Хорошо?

— Хорошо, договорились, — ответил я, занося напоминалку в календарь.

Высчитывать так наперед рабочие дни было бесполезно. Все еще могут десять раз поменять.

Уже обуваясь и закидывая на плечо рюкзак, я привычно оставил три тысячных купюры на столике в коридоре — Анна Васильевна никогда не брала деньги из рук.

Когда я вышел от терапевта, за окном было почти темно. Большая часть машин от офисного здания через дорогу уже освободила парковку, остались только самые дорогие и холеные с виду автомобили. Видимо, владельцев бизнеса, которые уходили с рабочего места последними. Или топ-менеджеров. В любом случае, мне подобное транспортное средство не светит.

Наушники, приложение с музыкой, размеренный шаг вниз по улице, обратно к Бауманской. Надо успеть на «Партизанскую» до 21:15, иначе придется полчаса сидеть на остановке в ожидании следующего автобуса. Рюкзак размеренно стучит по спине, ноги отмеряют шаги.

Мне помогали эти визиты, а еще мне помогали препараты. Раньше я не слушал музыку на ходу, но в последние полгода наушники — мое спасение. Потому что сквозь мелодии и тексты я почти не слышу шепот воображаемой богини.

Это не была шизофрения. Это отмела и Анна Васильевна, и ее коллега из психдиспансера. Последствия травмы, как мне сказал еще невролог в больнице. Кома вообще не слишком исследованное состояние и различные отклонения после нее — это один из вариантов нормы. Вот только мне от этого не легче.

На автобус я опоздал, так что было принято волевое решение зайти в чебуречную. Раньше я не слишком баловал себя уличной едой, особенно зная, как относятся к чистоте рук гости из малой и средней Азии, которые работают в подобных заведениях. Но после моего воображаемого путешествия я стал смелее. У меня есть доступ к современной медицине и препаратам, можно и рискнуть. Особенно, если в моменте чебурек будет стоить этого риска.

Я заходил в этот павильон еще зимой, в одну из первых поездок к Анне Васильевне на прием, но тогда там было слишком многолюдно, и я решил, что не успею на сеанс. А вот теперь у меня было полчаса, плюс я ехал домой, а даже если и траванусь — завтра выходной. Будет время пообщаться с фаянсовым другом, так сказать, встретиться с ним лицом к лицу.