– Мы можем просто попробовать.

Тогда я сжала губы в тонкую линию и кивнула. Попробовать всегда можно. Я же с Алишей попробовала связаться с Сарой, теперь пусть попробует Рамон. Только я не знала, чего мне хочется: того, что бы у него получилось или того, чтобы не получилось. Потому что это моя дочь! Я о ней заботилась все это время, а он только в ее создании участвовал. Но если есть шанс, что Рамон сможет до нее дотянуться, я действительно буду идиоткой, мешая ему в этом.

Впрочем, я тут же выставила новое условие:

– Если у тебя не получится, я сделаю это снова. Буду пытаться, пока не дотянусь до нее.

– Или пока не сойдешь с ума.

– С тобой я сойду с ума раньше, – огрызнулась я.

В общем, мы не стали откладывать все в долгий ящик и позвали Али с Хантером. На самом деле, я бы, наверное, покусала Рамона за любую минуту промедления, но он не медлил. Пожалуй, тут я по-настоящему заметила, что он хочет найти Сару, возможно, даже не меньше меня.

В итоге, сидя рядом с Хантером, я теперь наблюдала за Рамоном и погружающей его в транс Алишей. С досадой подумала, что потратила время на споры вместе того, чтобы обсудить с Рамоном, что он «скажет» нашей малышке. Не напугает ли ее? Она же у меня нежная девочка и отца своего не знает. Он для нее чужой. Или не чужой? Вервольфы способны почувствовать свое потомство по запаху, и волчата всегда знают, кто их родители. Но это не по «запаху», Рамон прав, Сара может находиться где угодно. В любом уголке этого мира.

С другой стороны мой истинный необычный волк. Особенный. Сильный. Возможно, самый могущественный из живущих на планете. Если он не сможет это сделать, не сможет никто. А он сможет. Пожалуй, никогда еще я не верила в Рамона, как в этот момент!

Особенно, когда в меня ударило его силой, его «сообщением» для нашей дочери. Я вздрогнула, чувствуя все, что чувствует мой истинный. В этом зове не было моей нежности, желания обнять, приласкать, но в нем было спокойствие, тепло, обещание защиты. Клятва беречь ото всего и ото всех.

Любовь отца.

Любовь.

Я задохнулась от любви, которую Рамон вложил в собственное послание. Она не была похожа на то, что испытывала я, более сдержанная, но вместе с тем более надежная. Меня будто укрыло теплым одеялом, каменной стеной ото всех ветров. Эта сила прошла через меня и настолько меня напугала, что я инстинктивно закрылась, блокируя подобную трансляцию.

Она же не для меня!

И все разом прекратилось. Я осталась наедине с собственным смятением. Потому что никогда не чувствовала ничего подобного от Рамона по отношению к себе. Я вообще раньше его не чувствовала, если быть честной. Вот так. На полную.

Пока я размышляла об этом, Рамон вынырнул из сессии и уставился на меня так, будто решил в уме сложную математическую задачку. На которые мне совершенно точно плевать. На задачки и на его пытливые взгляды.

Я подрываюсь, приближаюсь к нему:

– Ну что? – Даже ладони вспотели от волнения. Ну же!

– Ничего не вышло.

Этого можно было ожидать. Но я надеялась, верила, что у него получится, и провал ударяет по мне больнее и ярче, чем его чувства.

– Я знала, – говорю я. – Но ты попробовал. Теперь моя очередь.

– У тебя тоже не получится. – Кажется, у меня в него веры больше, чем у него в меня.

– Это еще почему?

– Потому что я понял, что нужно. Точнее, кто. Мы оба.

– Нет, – вырвалось у меня прежде, чем я успела все обдумать. А следом на меня обрушились его недавние чувства. Его, мои. Все, к чему я прикоснулась в полной мере. И Рамон предлагает мне это повторить? Повторить без возможности закрыться, спрятаться от этой отцовской тоски и заботы по отношению к Саре.

Для верности я покачала головой, но тут же мысленно осеклась. Что я делаю? Из-за собственного глупого упрямства лишаю дочь возможности прикоснуться к нам, пусть даже ментально, через расстояние. Какая же я мать после этого?

Рамон же подлил еще масла в огонь:

– Нет так нет.

Чем добил меня окончательно. Если бы он спорил, я могла бы поспорить в ответ, а тут все время со мной соглашается. Бесит!

– Ты не станешь меня переубеждать? – спросила я.

– Я уже говорил, что это для тебя опасно, и совершенно точно не стану тебя заставлять.

Я прищурилась:

– То есть заставлять меня что-то не делать ты можешь?

– Только если это угрожает твоему здоровью и безопасности.

Он невозможный!

Я стягиваю туфли, плюхаюсь на постель рядом с ним и сажусь скрестив ноги.

– Давай покончим с этим! – командую и закрываю глаза.

– Ты же отказалась, – напоминает мой истинный ехидно.

– Я передумала. Я женщина, имею право. Если я не могу сделать это одна, придется делать это с тобой.

Покашливание Хантера свидетельствует о том, что мы устроили друзьям тот еще театр, поэтому я даже глаз не открываю, прошу:

– Али, начинай.

Моя рука оказывается сжата в теплой ладони Рамона. Я вздрагиваю, но не отстраняюсь: я готова пережить эти чувства заново, только бы почувствовать дочь. Пусть даже для этого придется почувствовать Рамона. Последнее меня пугает своей откровенностью. Потому что так нашу близость я не ощущала даже во время секса, когда раскрывалась под ним. Когда отдавалась ему без остатка.

Только, кажется, такие воспоминания, а точнее, чувства, которые они вызывают, совершенно не то, что нужно ему сейчас транслировать, и я сосредотачиваюсь на единственном якоре, единственном существе, которое меня сейчас волнует. На Саре. Под чарующий гипнотический голос Алиши погружаюсь так глубоко, как это только возможно, и тоже открываюсь, раскрываюсь, как делала совсем недавно, и задыхаюсь от силы Рамона, что вплетается в мою.

Сказать, что сейчас легче… вроде как я знаю, к чему готовиться. Но я все равно оказываюсь не готова. Наоборот, в этот раз все кажется острее, особенно, когда нет возможности закрыться. Точнее, она есть, конечно же, но я сама себя останавливаю, когда хочется инстинктивно сжаться, мысленно выстроить границы, запереть свое сердце и свой разум на замок. Я приказываю себе расслабиться, насколько вообще сила воли и расслабление могут сочетаться. Не могут, потому что даже спустя пару минут я похожа на сгусток нервов. Как в таком состоянии любовь дочери транслировать?

Дочь.

Сара.

Я должна думать о ней, а не о нашей связи с Рамоном. Но у