— Макассар — наш единственный серьезный конкурент, — продолжал Этьен. — Но если он чуть-чуть устанет — дело в шляпе!

Дуглас чуть было не сказал, что все не так просто, что на бегах бывают всякие неожиданности, но предпочел молчать и дальше.

— Ведь проникнуть ночью к Монтгомери не будет для вас проблемой? Если что-то не заладится, вы у себя дома…

— Я не знаю этого коня, — проговорил Дуглас. — В мое время его там не было.

— Караковый, с двумя белыми отметинами на ногах, довольно крупный, содержится на малом дворе. Если его не поменяли с кем-нибудь местами, это четвертое стойло западного ряда.

Точность информации только усилила тревогу Дугласа. Но мог ли он теперь, когда все было сказано, отделаться от собеседника? Последний, должно быть, почувствовал сомнение, потому что добавил вполголоса:

— Вы не заинтересованы в пари, я не назову вам имени победителя. Однако могу дать две тысячи евро сразу. Они останутся у вас, что бы ни произошло. И столько же потом, если все пройдет как надо.

Сумма была даже крупнее, чем предполагалось. Значительной и смехотворной одновременно.

— Я вас даже не прошу взламывать аптеку конюшни! — добавил Этьен со смешком.

Он достал из кармана куртки маленький пластмассовый пакетик. Дугласу достаточно было даже взгляда, чтобы понять, что там лежит шприц. Этьен сунул свободную руку в другой карман и понизил голос.

— У меня и деньги с собой. Не хватает только одного — ответа.

Лучшим из ответов был бы отказ, и Дуглас прекрасно это знал. Но он знал и то, что очень нуждается в деньгах, не говоря о желании отомстить Бену.

— Итак? — не терпелось Этьену.

Калейдоскоп картинок сменился в голове Дугласа. Дед в ярости оттого, что ошибся в возможностях одного из своих чистокровных скакунов, разочарованная Аксель, высокомерный Антонен, которого ругают за неудачный выезд… И он, Дуглас, наконец-то при деньгах. Что можно сделать с двумя тысячами евро, с четырьмя тысячами? А кстати, что ему мешает сделать ставку? Таинственный конь обязательно будет тем, на кого сделали самую большую ставку!

Еще не приняв окончательного решения, он взял пакетик, опустил его в карман и тут же почувствовал, что в руку ему суют свернутые рулончиком банкноты.

— Макассар, четвертое стойло, бега второго июня, — напомнил Этьен сухо.

Он поспешно удалился, и Дуглас понял, что у него уже нет возможности изменить свое решение. Он ничего не знал об этом человеке и не мог найти его, даже если бы захотел.

«В какое же дерьмо я вляпался?»

Размышлять было поздно, жребий брошен.

* * *

Вечер был достаточно теплым, чтобы посидеть на улице, и Анриетта выставила кованый стол и два кресла в крошечный садик возле их дома в Нейи. Крошечный, но чудесно обустроенный. Жан Стауб выложил садоводу-дизайнеру крупную сумму, чтобы тот создал ощущение пространства. Вечнозеленые кусты, решетка на задней стене, множество цветов, и все выложено бургундской плиткой, между которой пробивается травка.

Если смотреть из гостиной, местечко просто замечательное, но из окон второго этажа видны соседние дома, которые, казалось, вот-вот задавят этот зеленый островок. Тем не менее иметь частный дом с гаражом и садом в центре Нейи было немыслимой роскошью, и Анриетта вполне это осознавала. К сожалению, роскошь не сделала ее счастливой. Забавы мужа — огромные машины, беговые лошади, партии в гольф — оставляли ее равнодушной. Ее интересовал только сын, и она с нетерпением ожидала его редких визитов. Обычно они выпадали на время, когда Жана не было дома, — отец и сын совершенно не понимали друг друга.

— Останься на ужин, будь добр…

— Не могу, мама. Нужно вернуться на работу. У меня много дел, а я провел полдня на ипподроме! Впрочем, это красивое зрелище, и я не жалею, что пошел туда.

Едва переступив порог, он освободился от галстука, свернул его и сунул в карман. С раскрытым воротом рубашки и слишком длинными волосами — он никак не мог выкроить время, чтобы пойти подстричься, — сын выглядел совсем молодым.

— Эта женщина кажется мне очень сведущей. Думаю, папа будет ею доволен.

— Сведущей? Малышка Монтгомери? Твой отец ни во что не ставит ее профессиональные качества, он доверяет только деду. Хотя ее он нашел миленькой…

— Вот как?

— Я вижу его насквозь! — с горечью сказала она.

Дальше Анриетта откровенничать не стала. Муж изменял ей давно и часто, ни для кого это не было тайной, даже для сына.

— Мама, тебе не кажется, что отец уже не в том возрасте?

— Наоборот, в полночь это сущий дьявол.

— Послушай, оставим его фантазии ему. Отец ничего не добьется от девушки, которая младше его, пожалуй, лет на тридцать. Она только посмеется над ним.

Он позволил себе глоток шампанского, на этот раз охлажденного и вкусного, решив задержаться еще на четверть часа. У матери была не слишком веселая жизнь, несмотря на весь комфорт, которым она располагала. Ей хотелось иметь большую семью, много смешливых детей, но муж воспротивился этому. Рождение Ксавье тридцать лет назад удовлетворило его отцовские желания и внесло дополнительный штрих в его представление о продвижении в обществе. Большего ему не требовалось. И никакой галдящей ребятни!

— Какие у тебя планы на вечер? — спросил сын бодрым голосом.

— Может быть, после ужина схожу к подруге, Кристине, поиграть в бридж.

По-видимому, такая перспектива отнюдь ее не воодушевляла, но это было все же лучше, чем одиночество.

— Как у тебя идут дела, дорогой мой?

Она всегда задавала этот вопрос с тревогой. Она много раз предлагала ему деньги, но он всегда отказывался. «Я располагаю собственными средствами, твоему отцу ничего о них неизвестно», — уверяла она с заговорщицким видом. Всякий раз он благодарил ее и отказывался. Если он не способен обеспечить себя, то к чему было объявлять о своей независимости? Фармацевтическая промышленность мало привлекала его, и он одно за другим отклонил все предложения отца и поспешил покинуть родительский дом. Диплом инженера открывал перед ним другие двери, он решил строить свою карьеру иначе. И так достаточно неважные отношения с отцом разладились окончательно.

— Мне действительно нужно идти, мама. Обещаю, что зайду завтра.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и с удовольствием услышал аромат, который очаровывал его в детстве. Когда она подходила к его кроватке поправить одеяло, он повисал на ней, чтобы еще и еще раз вдохнуть этот запах. Обычно голос Жана гремел в глубине дома, изрыгая упреки в адрес супруги. Почти каждый вечер они отправлялись на приемы, светская жизнь Стаутов соответствовала продвижению Жана в обществе. Ксавье оставался один под присмотром постоянно менявшихся нянек.

— Желаю хорошо провести вечер, — прошептал он, прежде чем отпустить мать.