— Буду ждать тебя «У Фридриха».

Согласно обычаю на воскресную мессу королевская семья отправлялась через площадь пешком, с достоинством принимая от верноподданных положенные почести. Обратный же путь проделывался в позолоченной карете, запряженной шестеркой белых лошадей и сопровождаемой конными гвардейцами. Процессию, конечно, тоже приветствовали, однако отгороженные от народа властители Заграты имели возможность немного отдохнуть.

Или поговорить.

— Ты знаешь этого адигена? — спросил десятилетний Густав, едва карета сдвинулась с места.

— Впервые увидел, — пожал плечами наследник.

— У него красивый месвар, — заметил восьмилетний Георг, который обратил внимание исключительно на одежду Помпилио. — Почему папа никогда не носит месвары и нам запрещает? Во всех сказках адигены носят месвары.

— Потому что мы не адигены, — отрезал наследник. — Мы — загратийские короли.

— А папина бабушка была адигеной, он сам об этом говорил.

— Ты понял, о каком перстне шла речь, — продолжил Густав, не обращая внимания на слова Георга. — Я заметил, как ты вздрогнул.

Отнекиваться старший брат не мог и не хотел.

— Помпилио говорил об этом перстне. — Генрих-младший поднял руку и продемонстрировал брату украшение. Слишком крупное для двенадцатилетнего мальчика, а потому с трудом держащееся даже на перчатке. — Отец дал его мне перед тем, как отправиться на юг.

Большой алмаз был и в самом деле необычен: в самом его центре переливалась маленькая красная точка — сердце.

— Здесь какая-то тайна, — глубокомысленно сообщил маленький Георг. — Как в сказках…

— Отец что-нибудь сказал? — поинтересовался Густав, разглядывая перстень с таким видом, словно в нем, как это частенько бывает в сказках, прятался могущественный дух.

— Приказал не снимать, никому не отдавать и предупредил, что за ним может приехать адиген по имени Помпилио.

— И всё? — разочарованно протянул Густав.

— Нет, не всё, — качнул головой Генрих-младший. Он помолчал, обдумывая, следует ли рассказывать братьям всё, решил, что следует, и продолжил: — Отец сказал, что Помпилио — друг и позаботится о нас, если что-нибудь случится.

— А что может случиться?

— Не знаю. — Наследник вновь выдержал паузу. — Но отец ведет войну, и у него много врагов. Случиться может всё.

Камень мягко блеснул, словно подтверждая: «Всё может случиться, детки, поверьте, я знаю». И сердце его показалось капелькой крови.

— Мне это не нравится, — мрачно произнес Густав.

— Мне тоже, — вздохнул Генрих. — И Помпилио, вы же слышали, сказал, что с удовольствием оставит перстень у меня.

Фраза прозвучала настолько угрюмо, что Густав поежился.

— Что это значит?

— Это значит, Помпилио придет, если будет очень-очень плохо. А он не хочет, чтобы нам было очень-очень плохо.

— Папа победит всех врагов! — безапелляционно заявил Георг. — Папа сильный!

С этим заявлением принцы спорить не стали.

Главные двери собора Святого Альстера выходили на одноименную площадь, которая своими размерами уступала лишь ярмарочной, расположенной в Зюйдбурге. Размерами, но не красотой. Самая большая площадь южной столицы Заграты использовалась по прямому назначению: два раза в год, сразу после сбора урожая, на ней устраивались шумные и долгие, недели на три-четыре, торги, на которые съезжались купцы со всей Заграты — знаменитые Южные Ярмарки. Между ними работал куда более скромный по размерам рынок. А вот огромное, мощенное серым булыжником пространство площади Святого Альстера уже три столетия было свободно от торгов. На площади объявляли королевские указы, устраивали военные парады, карнавалы и цеховые шествия, а во все остальное время она была излюбленным, наравне с Прибрежным парком, местом гулянья горожан.

Южной стороной площадь упиралась в королевский дворец Заграшлосс. Величественный, но мрачноватый, поскольку, несмотря на несколько перестроек, он до сих пор сохранял черты мощного замка. Справа от дворца, на восточном краю площади, располагались казармы королевской гвардии, а слева возвышалась ратуша, часы которой играли каждую четверть часа. Все главные здания были выстроены в едином стиле из одинакового коричневого камня, а вот остальные дома площади специальным указом было велено штукатурить. Причем цвет штукатурки определяла королевская комиссия — властители Заграты заботились о виде, что открывался из окон дворца.

На первом этаже одного из этих домов, который расположился между собором и муниципалитетом, находился самый известный загратийский ресторан «У Фридриха». На его открытой террасе Помпилио отыскал тетушку Агату и того самого лысоватого господина, которого первоначально принял за управляющего тетушкиным поместьем.

— Как дела в Герметиконе? — светским тоном осведомилась адира Агата.

— Я не был там год. — Помпилио поднял бокал с белым вином. — За встречу.

— За встречу.

Нежный перезвон стекла, дружелюбные взгляды и легкое, освежающее белое…

— Хороший урожай, — одобрил Помпилио, рассматривая содержимое бокала на свет. — Этого года?

Он тоже умел вести светские беседы.

— Прошлого.

— Нужно будет запасти пару ящиков.

— Куда собираешься с Заграты?

— Будет зависеть от настроения.

— У вас интересная жизнь, — попытался вклиниться в разговор лысоватый.

— Она у меня одна. — Помпилио продолжил смотреть на тетушку. — Я привез Лилиан письмо с Кааты.

— Догадываюсь от кого, — усмехнулась старая адира.

— В данном случае нетрудно быть прозорливой. — Помпилио сделал еще глоток вина.

— Так ты прибыл к Лилиан? — уточнила Агата.

— Я прибыл на Заграту, тетушка. А значит, к Лилиан, к тебе и всем друзьям. Твоя дочь шлет привет.

Небрежная фраза заставила лицо старухи затвердеть. Она выдержала паузу, четко давая понять, что тема ей неприятна, после чего предельно холодным тоном поинтересовалась:

— Как поживает Мари?

— Она уверяет, что засыпала тебя письмами, тетушка. Наверняка в них был ответ на этот несложный вопрос. И еще…

— Помпилио, достаточно!

— Как будет угодно. — Помпилио насадил на вилку кусочек дыни, которая наилучшим образом оттеняла вкус загратийского белого, и выбрал другую тему: — В прошлый раз на мессе было гораздо больше людей.

— Ты слишком давно не посещал Альбург.

— Всего два года.

— С тех пор многое изменилось.

— Я вижу.

— Загратийское общество становится более прогрессивным и приветствует либеральные идеи. — Лысоватый предпринял вторую попытку вступить в разговор.