— так, как они представлены в тексте сочинения. Еще В. Томашек — на примере сведений ал-Идриси о Балканах — обратил внимание на тесную связь отдельных сообщений географа с направлениями торговых маршрутов его времени [Tomaschek W. Zur Kunde]. Впоследствии вопрос о влиянии торговых контактов на характер географической информации в средневековой мусульманской литературе был в общем виде сформулирован И. Х. Крамерсом [Kramers J. H. Geography].

Во-вторых, необходимость дифференцированного подхода к анализу материала разных частей сочинения, отличающихся друг от друга по составу сведений и их характеру. Так, по материалам ал-Идриси, касающимся Балканского полуострова, С. Кендерова пришла к выводу, что «данные об ориентации по странам света и о расстояниях между отдельными городами не могут служить надежной основой при их идентификации или локализации» [Кендерова С. Сведения, с. 12], а наибольшее значение имеет анализ самого топонима [Кендерова С. Балканският полуостров, с. 39]. Этот подход, обоснованно применяемый С. Кендеровой при рассмотрении балканских топонимов, как правило очень точно передаваемых ал-Идриси, было бы, однако, весьма опрометчиво распространять на изучение данных о Восточной Европе, где значительное число наименований дошло до нашего географа в искаженном виде, что заставляет уделять первостепенное внимание анализу состава его сообщений. К примеру, исследование В. М. Бейлиса (на материале 6-й секции VI климата «Нузхат ал-муштак») показало, что интерпретация данных ал-Идриси о Восточном Причерноморье невозможна без обращения к арабским переработкам сообщений античных географов [Бейлис В. М. Ал-Идриси (XII в.)]. Сложный состав сообщений ал-Идриси о различных географических объектах Восточной Европы был выявлен и в целом ряде моих работ [Коновалова И. Г. Восточная Европа, с. 75-112; она же. Город Росия / Русийа; она же. Состав рассказа; она же. Топоним; она же. Арабские гидронимы; она же. Азовское море; она же. Город Русийа], что позволило по-иному поставить сам вопрос о методике локализации топонимов [Коновалова И. Г. К проблеме интерпретации; она же. Восточная Европа, с. 216-217; она же. Состав рассказа, с. 170-172; она же. Топоним, с. 192-195,215-218].

Как известно, основной функцией любого топонима является фиксация того или иного места на поверхности Земли. Это положение достаточно очевидно применительно к современной географической номенклатуре, где каждый хороним, ойконим, гидроним, ороним точно соответствует какому-то одному конкретному объекту — стране, населенному пункту, реке, озеру или горе. Однако изучение топонимии арабо-персидских сочинений убеждает в том, что толкование некоторых средневековых топонимов исходя из правила «одно наименование в источнике — один географический объект на современной карте» зачастую оказывается неэффективным. Причиной тому — специфика географических названий средневекового писателя, у которого имя моря, реки, горы или страны может являться умозрительной авторской конструкцией, отражающей прежде всего его собственные представления о физической и этнополитической географии иноземного региона и потому не совпадающей с реальным объектом и не поддающейся непосредственному переносу на карту. Перед нами, таким образом, весьма своеобразный способ пространственного освоения мира, поэтому при работе с топонимами, обязанными ему своим происхождением, на первый план выходит не идентификация в привычном понимании этого слова (т.е. поиски на современной карте подходящего объекта), а выяснение географического смысла, который вкладывал в то или иное наименование средневековый книжник.

Кроме того, при идентификации топонимов необходимо иметь в виду, что неизбежная фрагментарность географических представлений ал-Идриси накладывается на неполноту наших знаний об исторической географии соответствующего региона, вследствие чего вероятность точной локализации какого-либо объекта становится более или менее случайной. Поэтому, на мой взгляд, прежде чем связывать сообщение источника с какой-то определенной точкой на карте, следует попытаться очертить регион, к которому может в принципе относиться данное известие о том или ином объекте.

Степень достоверности цифровых данных источника (меры длины)

При анализе сообщений средневековых арабских географов возникают немалые трудности при интерпретации данных о величине расстояний между теми или иными географическими объектами. Дело в том, что сведения о расстояниях между населенными пунктами, полученные арабскими учеными от разноязычных информаторов и, соответственно, выраженные в привычных для последних метрологических системах, географы не сводили к какой-либо одной единице длины, поэтому в текстах рассматриваемых сочинений расстояния приводятся то в пространственных, то во временных единицах, причем различных: в милях, фарсахах, днях пути по суше, сухопутных переходах (мархала), днях пути вниз/вверх по реке, днях морского плавания (маджран).

О реальной величине этих единиц длины, используемых средневековыми географами при характеристике Восточной Европы и смежных с нею территорий, можно судить по цифровым данным, иногда встречающимся в сочинении ал-Идриси. Так, один день пути в восточной части Балканского полуострова составлял, согласно ал-Идриси, от 30 до 40 миль [OG, р. 898-899]. Один переход в западных областях Руси равнялся 20 милям [OG, р. 903-904], а в степях Северного Причерноморья — 25 милям [OG, р. 916]. При описании морского маршрута вдоль северного побережья Черного моря ал-Идриси утверждает, что один день морского плавания составлял 80 миль [OG, р. 909].

Не говоря уже о дне пути и переходе, величина которых по понятным причинам непостоянна для разных регионов, неопределенным остается и расстояние, обозначенное в милях, так как ал-Идриси не оговаривает, какую именно милю он имеет в виду в том или ином случае — арабскую (1,888-1,972 км), итальянскую (1,487 км) или франкскую, равнявшуюся трем арабским (5,664-5,916 км). Поэтому некоторые исследователи считают, что на указанные у ал-Идриси цифры и расстояния лучше, по возможности, не полагаться [Tomaschek W. Zur Kunde, S. 287; Кендерова С. Сведения, с. 4].

Тщательные расчеты, проделанные В. Томашеком для данных ал-Идриси по Балканскому полуострову, позволили ему установить, что при коротких расстояниях одна миля в «Нузхат ал-муштак» равна приблизительно 1,555 км, день пути — ок. 24 миль (37,32 км), а при быстрой езде — до 30 миль (46,65 км) [Tomaschek W. Zur Kunde, S. 287-288]. Анализ маршрута из Киева во Владимир Волынский, а также сведений ал-Идриси о Польше привел Т. Левицкого к тем же результатам, что и у В. Томашека, относительно величины мили [Lewicki Т. La voie, p. 95], однако величина дня пути для этого региона Восточной Европы, по мнению Т. Левицкого, не могла превышать 20 миль (31,1 км) [Lewicki Т. La voie, p. 98; idem. Polska, cz. I, s. 123].

Хотелось бы обратить внимание еще на одну, не отмеченную в историографии возможность использования цифровых данных источника, связанную с тем, что различные единицы длины появились в сочинении ал-Идриси (и других арабских географов) вследствие привлечения информации из множества источников — как устных, так и письменных[18]. Присутствие в рассказе о каком-нибудь объекте разных единиц длины может, во-первых, указывать на наличие у географа нескольких