вышла ссора с Махмуд-шахом Сабзевари. Он отправился к его величеству каану и доложил обстоятельства дела. Последовал указ, что в отсутствие враждующих нельзя вынести никакого решения, пусть они явятся вместе, дабы был произведен опрос. Когда мелик Беха-ад-дин вернулся и передал приказ [каана] домогательства Куркуза не получили одобрения у Бенсила и Кул-Пулада. Куркуз отправился и, получив для себя в управление [Хорасан], вернулся обратно, а Бенсил удовлетворялся должностью войскового эмира, пока не умер в [6]37 г.х. [3 августа 1239 — 22 июля 1240 г. н.э.]. Куркуз привез битикчиев и чиновников, занялся работой и привел в порядок дела Хорасана и Мазандерана. Он произвел [подушную] перепись и определил твердые налоги, основал мастерские и проявил наибольшую справедливость и правосудие. Шараф-ад-дин вернулся от Бату. Так как у него и у некоторых других лиц при Куркузе не было никакой власти, то они побуждали старшего сына Чин-Тимура, Онгу-Тимура, к тому, чтобы он требовал должность [своего] отца. Он послал на служение к каану Тунгуза доложить, что в Хорасане идет смута и много супротивников. Чинкай при удобном случае доложил каану слова Онгу-Тимура. Последовал указ, чтобы эмир Аргун-ака, Кур-Бука и Шамс-ад-дин ... отправились и произвели расследование тех обстоятельств. Когда Куркуз [об этом] узнал, он направился к каану. Он их настиг в Фенакете. [Несмотря] на слова посланцев [каана], он не повернул обратно. Тунгуз с ним сцепился и разбил ему зубы. Ночью Куркуз послал каану [свою] окровавленную Тимуром одежду и вынужден был вернуться обратно.

Когда они прибыли в Хорасан, Кул-Пулад и Онг-Тимур собрались, выгнали битикчиев ударами палок из дома Куркуза, привели [их] к себе и начали расследовать дело. Куркуз увиливал [до тех пор], пока не вернулся спустя сорок пять дней Тимур и не привез приказ явиться [к каану] всем эмирам и меликам, а там [в Хорасане] ни слова не допрашивать. Когда каану представили окровавленную одежду, он пришел в великую ярость и послал передать Куркузу, что согласно приказу [ему] следует явиться туда [к каану]. Он тотчас же выехал с некоторыми влиятельными лицами и тогдашними вельможами. Кул-Пулад и Онгу-Тимур тоже отправились с толпой доносчиков. В Бухаре Саин Мелик-шах устроил им пир. Кул-Пулад вышел оправиться. Фидайи,[241] которые следовали за ним по пятам, ударили его кинжалом и убили. Когда они прибыли к его величеству, то сперва разбили приготовленный Чин-Тимуров шатер. Каан пировал в нем и вышел для того, чтобы оправиться. Поднялся ветер и повалил шатер. Это причинило одной наложнице увечье. Каан приказал растащить этот шатер по кускам, и по этой причине дело Онгу-Тимура |A 121б, S 295| расстроилось. Неделю спустя разбили шатер, который привез Куркуз, и каан в нем веселился. В числе подношений был один пояс, украшенный камнями.[242] Как обновку он надел его на поясницу. И некоторая тяжесть, которая была у него в пояснице от несварения желудка, прошла. Он счел это за хорошее предзнаменование — и дело Куркуза возвеличилось. Их допрашивали согласно приказу в течение трех месяцев, [но] до разрешения дела не доходило. В конце концов каан сам учинил допрос. Он обвинил в преступлении Онгу-Тимура и его подчиненных и сказал: «Так как ты находишься в зависимости от Бату, то я пошлю туда твое показание, Бату знает, как лучше с тобой поступить». Везир Чинкай сказал: «Судьей Бату является каан, а это — что за собака, что для его дела нужно совещание государей? Пусть этим ведает каан». Каан простил его, устроил между ними примирение, отправил всех вместе с Нукузом обратно и велел сказать [им]: «Великая яса Чингиз-хана такова: пусть убивают облыжного доносчика. Вас всех нужно убить, но ради того, что вы прибыли издалека и ваши жены и дети ожидают [вас], — я дарую вам жизнь. Впредь не предпринимайте таких дел, и Куркузу также пусть скажут: „Если ты будешь с ними жить в прежней вражде, то тоже будешь виноват"». Было приказано, чтобы Куркуз ведал всеми областями за Аму-Дарьей, которые покорены войском Джурмагуна. Он выслал в Хорасан вперед вестников [с извещением] об этом, а сам поехал к Тангуту, брату Бату, а оттуда через Хорезм направился в Хорасан и в [месяце] джумад II 637 г.х. [29 декабря 1239 — 28 января 1240 г. н.э.] прибыл к себе домой. Созвав эмиров и вельмож, он сообщил им постановления. Сына он направил в Ирак и Азербайджан, чтобы он после переговоров с Джурмагуном[243] согласно приказу взял области во владение и установил твердые налоги. А Куркуз избрал местом своего пребывания город Тус и начал там благоустройство. Он захватил Шараф-ад-дина Хорезми и заковал его, а должность везира дал Асил-ад-дину …, Он послал Тимура к каану с уведомлением о деле Шараф-ад-дина, а сам тоже поехал вслед [за ним]. Когда он возвращался, у него в Мавераннахре произошел спор о каких-то деньгах с [одним] из эмиров Чагатая по имени Кудживар. Тот эмир сказал: «А если я о тебе доложу?». Куркуз ответил: «Кому ты обо мне доложишь?». Чагатай же незадолго до этого умер. Тот эмир пожаловался его жене, что Куркуз сказал так-то. Жена [Чагатая] послала к каану и доложила, что[244] Чагатай умер, а такой-сякой карачу[245] Куркуз говорит такие заносчивые речи. Каан приказал схватить его и набить рот землей так, чтобы он умер. Он [Куркуз] уже прибыл в Хорасан. Гонцы той жены Чагатая привезли сыну Кул-Пулада ярлык, чтобы он схватил Куркуза и выдал им. Куркуз бежал в крепость Туса. После трехдневного сражения его вывели и, волоча в цепях, выдали им. Они его увели и умертвили, набив рот землей. А хвала — Аллаху, владыке миров. Вот и все!

ЛЕТОПИСЬ

редкостных происшествий и событий, случившихся в упомянутое время[246]

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОВЕСТВОВАНИЯ ОБ УГЕДЕЙ-КААНЕ И ЕГО ПОХВАЛЬНОМ ОБРАЗЕ ЖИЗНИ И НРАВЕ, О НАСТАВЛЕНИЯХ, КОТОРЫЕ ОН ИЗРЕКАЛ, О ХОРОШИХ ПРИГОВОРАХ И УКАЗАХ, КОТОРЫЕ ОН ИЗДАВАЛ, О СОБЫТИЯХ И ПРОИСШЕСТВИЯХ, КОТОРЫЕ СЛУЧИЛИСЬ В ЕГО ВРЕМЯ ИЗ ТЕХ, ЧТО ВОШЛИ В ПРЕДЫДУЩИЕ ДВЕ ЧАСТИ И СТАЛИ ИЗВЕСТНЫ ПОРОЗНЬ ОТ РАЗНЫХ ЛИЦ И ИЗ РАЗНЫХ КНИГ

Каан был одарен прекрасным нравом, благородными качествами и привычками. Он постоянно оказывал людям всех разрядов милость и полное великодушие. Любовь к щедрости так владела его натурой, что он ни на мгновенье не переставал распространять правосудие и увеличивать благодеяния. Столпы государства и вельможи его величества иногда прекословили его чрезмерной щедрости, а