— Мой господин! — Захария говорил тихо, очевидно, опасаясь, что их могут подслушать. — Яви свойственную тебе мудрость и выслушай раба твоего. Этот человек из Аскелона, он достоин жалости, потому как не знает, что творит. Нет сомнения, он искренен и честен и народу иудейскому желает блага и добра, но последствий своих шагов по молодости и неопытности Андрей представить не может. — Версавий бросил короткий, но цепкий взгляд на Помпея. Он знал, что, как солдат и человек не слишком далекий, тот ценил мужество и открытость. Захария продолжал: — Я, верный твой слуга, хочу предостеречь моего господина от губительной ошибки и просить тебя Андрея помиловать…

— Помиловать?! — удивление Помпея не знало границ. — Но этого мои солдаты не поймут и будут правы! Да и как ты, после всех ругательств, которыми он тебя наградил, можешь просить о помиловании своего врага? Завтра же он будет казнен на кресте!

Версавий склонил голову, грустно улыбнулся:

— Именно этого Андрей от тебя и добивается… Он провоцировал тебя, Гней! — Захария снизу заглянул в глаза полководца. — Цель его — быть распятым и принять мученическую смерть, неужели это не ясно? И, если ты позволишь, я расскажу тебе, что за этим последует.

Помпей молчал.

— Все дело в том, — продолжал Захария, — что со времен седых пророков, со времен царей Давида и Соломона народ иудейский пребывает в состоянии религиозной экзальтации. Мы все, каждый из нас, чем бы он ни занимался, ждем мессию, посланца Бога, который избавит нас от жестокости и тягот бренной жизни… — Версавий усмехнулся: — Возможно, от самих себя!.. Ты можешь назвать это массовым психозом или фанатизмом, но с этим ожиданием мы идем по жизни. Теперь представь, как поведут себя люди, узнав, что римляне распяли того, кто нес в народ учение о новой вере! Последователи Андрея разнесут весть об искупительной жертве в мгновение ока, и нет в мире ничего более заразительного, чем искренняя вера в чудо, жажда быть к нему причастным. «Мессия пришел! — будут кричать на каждом углу юродивые: — Мессия, которого Помпей распял!»

Версавий выдержал длинную паузу, в течение которой Гней не произнес ни слова.

— Ты, кажется, говорил, что собираешься вернуться в Рим через Киликию? — грустно улыбнулся Захария. — Забудь об этом! Забудь о Риме, потому что не пройдет и недели, как вся Иудея будет охвачена пожаром восстания. В едином религиозном порыве собственные многочисленные розни будут немедленно забыты, зато припомнятся все обиды, нанесенные иудеям римлянами и, в первую очередь, осквернение Святая Святых и храма. Как, распять посланца Бога? Того, кого ожидали деды и прадеды! Да за такое не то, что убить — по кусочкам изрезать мало! Ты ведь видел сегодня, с каким фанатизмом дрались окруженные со всех сторон иудеи. Не пройдет и двух недель, как от твоих легионов не останется ни единого солдата, и тебе сильно повезет, если сам ты успеешь броситься на собственный меч! — В свете луны огромные глаза Захарии влажно блестели. Потом?.. Потом все поймут, что ошиблись, станут в раскаянии рвать на себе волосы, посыпать голову пеплом, но это будет потом, мы с тобой этого не увидим! Порой и песчинка вызывает сметающий все на своем пути камнепад — ты же, Гней, раскачиваешь огромный валун!

Поверх головы Версавия полководец смотрел на залитый лунным светом Иерусалим. В этом призрачном свете крыши и стены домов казались белыми в сравнении с угольной чернотой изломанных теней. Где-то в нижнем городе за акведуком к небу взметнулось пламя пожара.

— Легионы меня не поймут.

— Я думал об этом, — не замедлил успокоить Помпея Версавий. — Твои солдаты такие же люди, как и все, и им свойственны жалость и сострадание. Ты ведь помнишь, я рассказывал, что среди ближайших последователей Андрея из Аскелона есть одна женщина, Мария. Я уже говорил с ней, она присоединилась к церкви совсем недавно, и нет сомнения, что ее удастся уговорить. Женщинам часто кажется, что они любят Бога, в то время как любят они мужчину, любящего Бога. — Версавий мелко захихикал, сморщившееся лицо его показалось Гнею маской какого-то лесного божества. — Завтра утром перед казнью в присутствии твоих солдат Мария будет валяться у тебя в ногах и просить милости для своего любимого. Она будет рвать на себе одежды и кричать, что он безумен, что нельзя карать человека только за то, что он страдает одержимостью. Между прочим, у женщины красивое тело, я и сейчас в точности вижу, как надо сыграть эту сцену. Клянусь Юпитером, она доставит большое удовольствие зрителям…

— Ты уже и клянешься на римский манер, мой Версавий! — пренебрежительно заметил Помпей, но Захария не обратил внимания на это замечание.

— Поверь мне, — продолжал он, — тебя никто не осудит. Победитель имеет право на милосердие. И те юродивые и блаженные, кто разжигал бы пожар религиозного бунта, пойдут по Иудеи, восхваляя Помпея Великого, милостивого и мудрого полководца Рима!

Гней вдруг почувствовал, что устал, что ему хочется закрыть глаза и тем закончить этот бесконечный день.

— Что станет с Андреем из Аскелона? — спросил он почти безразлично.

— О, этот человек больше не опасен! — засмеялся Захария. — Несостоявшийся мученик вызывает только жалость и насмешку. Но, если ты так считаешь, через день-другой его можно на всякий случай отравить…

Двинувшийся было к своему шатру Помпей обернулся так резко, что семенивший следом Версавий едва на него не натолкнулся. Долгим, изучающим взглядом смотрел Гней на замершего перед ним иудея, и вдруг какая-то странная, кривая улыбка тронула его губы. Ему вдруг показалось, что он, человек, от слова которого зависит жизнь тысяч и тысяч людей, играет в происходящем какую-то мелкую, незначительную роль, и прежнее чувство принадлежности истории свинцовой тяжестью навалилось на плечи полководца.

— Знаешь что, Версавий, — сказал Помпей с расстановкой, — я иногда смотрю на тебя и думаю: кто же ты есть на самом деле? И порой мне кажется, что ты послан самой преисподней!

Легкое облако наползло, закрыло огромную луну, землю окутала мгла, но Гней был уверен, что Захария улыбается. Голос фарисея едва слышно прошелестел:

— Мой господин преувеличивает скромные возможности своего раба…

— Достаточно! — прервал Куркиса черный кардинал.

Транквиил вздрогнул от неожиданности. Похоже было, что он продремал с открытыми глазами все то время, пока ответственный секретарь читал материалы дела. Сонными были и лица многих из членов делегаций обоих департаментов, и только Ксафон из своего угла пожирал глазами высокое начальство. Голос у него, конечно, блеющий и противный, думал Нергаль, поглядывая на беса второго разряда, и внешность дряблая и мерзопакостная. Правда, и нужен он не для того, чтобы играть героев-любовников или петь в опере. Хоть и мелкая пакость, но шустрый и услужливый: если с ним грамотно поработать, можно воспитать отпетого негодяя. Начальник службы тайных операций вытащил из кармана пиджака вечное золотое перо и что-то пометил в лежавшем перед ним массивном блокноте. Присутствующие почтительно ждали, когда он закончит писать.

— Вот что я подумал, — Нергаль со щелчком надвинул на ручку колпачок. — Ситуация с маятником всемирного времени, если он, конечно, существует… — подчеркивая собственную осведомленность, черный кардинал тонко улыбнулся. — Так вот, что бы мы здесь ни решили, по большому счету это ничего не меняет. Интересующий нас индивид… — Нергаль сверился со своей записью, — раб божий Андрей, должен определиться со своими, назовем это, пристрастиями и решить, куда он, идя из жизни в жизнь, держит путь. Поэтому, я считаю, что ему необходимо дать дополнительное время, так сказать, овертайм. Ну, скажем, год. Пусть себя покажет, тем более, как мы уже убедились, в прошлом у него случались забавные ситуации. Кстати, кто он по гороскопу?