Впрочем, прогулочный двор настолько разошелся с Аниными ожиданиями, что никакая любовь не могла скрасить впечатление.

Первое, что Аня поняла: довольно самонадеянно называть это двором. Место, где она с сокамерницами оказалась, скорее напоминало еще одно помещение, просто с прозрачной крышей. Одной стеной этой комнаты была стена спецприемника. К ней было пристроено еще три – вместе они образовывали узкий и длинный прямоугольник, по которому заключенным и предлагалось гулять. Под ногами – асфальт, над головой – решетка, поверх которой прозрачная пластиковая крыша. Между стенами и крышей имелся небольшой зазор, через который в эту странную комнату поступал свежий воздух. Впрочем, толку от него было мало – даже сейчас, когда солнце постепенно клонилось к закату, во дворе было жарко, как в парнике. Аня с содроганием представила, каково тут гулять в полдень.

Единственная лавочка стояла под окнами их камеры – судя по всему, парни сначала вставали на нее, а потом цеплялись за решетку. Во двор выходили окна еще нескольких камер. Аня окинула взглядом стену – везде она имела нетронутый кремовый цвет и только под их окнами вся была вымазана черными следами от обуви.

Наташа решительно направилась к лавочке, в одиночку подняла ее и перенесла к стене напротив, в тень. Остальные поплелись за ней, только Катя осталась стоять, перебрасывая в руках странного вида пакет – он был чем-то плотно набит, ручки завязаны. Катя достала его из-под своей кровати в камере, как только их позвали на прогулку. Взглянув на Аню, она перехватила ее взгляд и сказала:

– Это наш мяч. Будешь играть?

– Ну, давай…

– Диана, давай с нами. В “Горячую картошку”. Ирка, будешь?

Ира тут же с готовностью вскочила.

– Ты будешь собачка, – осадила ее Катя.

– Ну почему опять я, – заныла Ирка, – вы всегда высоко кидаете, я поймать не могу.

Катя не стала ее слушать и швырнула “мяч” Диане. Та перебросила его Ане. Ирка, стоя в треугольнике между ними, сделала вялую попытку его перехватить. Аня кинула пакет Кате, не до конца понимая, зачем согласилась в этом участвовать. “Мяч” летел медленно и тяжело. Катя снова отправила его Диане, а Диана сказала:

– Не хочу в “Горячую картошку”. Давайте в вышибалы, – и тут же прицельно кинула пакетом в Ирку.

Та взвизгнула, когда пакет влетел ей в бок, и тут же расхохоталась. Катя, не дав ей опомниться, схватила пакет с земли и тоже швырнула его в Иру. “Я пас”, – сказала Аня и отошла к лавочке. Сидя на ней, она наблюдала, как Диана и Катя продолжают избивать Ирку пыльным “мячом”, а та ойкает и заливается смехом.

– О, вот и девчонки на прогулку вышли! – сказал кто-то в окне напротив.

Аня почти не могла разглядеть лиц за решеткой в глубине камеры, но, судя по возне, зрителей там становилось все больше.

Майя, сидевшая рядом с ней, молниеносно выпрямилась и изящно полуобернула голову, как бы следя за игрой.

– Ой, Майечка, моя любимая девочка, и ты здесь, – слащаво протянул кто-то из окна.

– Начинается, – сварливо пробурчала Наташа.

Сидеть рядом с Майей было все равно что выставляться на витрине – казалось, что места, более насыщенного вожделением, не найти. Аня быстро не выдержала и перешла к противоположной стене, где ее не было видно из окон. Майя же наслаждалась происходящим, при этом делая вид, что не замечает всеобщего помешательства. Кто-то попросил ее повернуться – Майя встала и плавно обернулась вокруг своей оси, стараясь двигаться как можно соблазнительнее. Все это время она сохраняла на лице невинное недоумение, словно никак не могла взять в толк, зачем кому-то смотреть на нее с разных ракурсов.

Спустя двадцать минут Аня стала мечтать о камере с несмолкающим радио и пыточной кроватью. К счастью, не она одна – Кате наконец-то надоело играть в вышибалы, и, подойдя к решетке, отделяющей прогулочный двор от недр спецприемника, она принялась голосить, чтобы их запустили обратно.

– Мне лекарство не дают, – захныкала Ирка, когда их завели в камеру.

– Какое лекарство? – буркнул каменномордый мужик-полицейский, который был утром на обходе.

– Лирику, мне от судорог.

– Тебе ее выписывали?

– Мне ее каждый день дают! И другая девушка, которая нас на обед водила, обещала принести!

– Я узнаю, – хмуро сказал мужик.

В вечернем мягком свете камера выглядела почти уютно – или это Аня начала к ней привыкать? Разлегшись на кровати, она подумала, что с некоторой натяжкой пребывание тут все же можно считать дауншифтингом.

Майя тем временем скинула свои каблучищи, вышла в центр камеры, вздохнула, широко шагнула вперед и замерла в этой позе, воздев руки над головой.

– Что т-ты делаешь? – потрясенно спросила Наташа, как обычно заняв место на своей кровати. Оттуда на Майю ей открывался особенно удачный обзор.

– Йогу, – ответила Майя, не двигаясь.

Все уставились на Майю, и даже Катя, только что улегшаяся на своем верхнем ярусе, опять села, чтобы лучше видеть.

Майя постояла не шевелясь несколько секунд, а потом сменила позу – уперлась руками и ногами в пол, а зад задрала как можно выше. В этом положении она постояла еще некоторое время, потом опустилась на четвереньки и села на пятки, уткнувшись лбом в пол.

– Ты там молишься, что ли? – спросила Катя, не сводя с нее глаз.

– Это поза ребенка, – донесся до них глухой Майин голос. – Помогает расслабиться.

– Чушь какая-то, – постановила Наташа.

Майя выпрямилась и сдула волосы со лба.

– Да нет, вообще прикольно. Особенно если на пляже. Волны, закат, людей нет… Я как раз сейчас собираюсь на Бали поехать, у них там хорошие детокс-программы.

– Какие п-программы?

– Ну это когда ты выводишь из организма все шлаки. Пьешь специальные коктейли, чтобы очищаться, а еще ходишь в спа. Я каждый год езжу на несколько дней. Худеешь сразу, отдыхаешь, восстанавливаешься.

– Будешь тут и дальше ничего не жрать, похудеешь лучше, чем на Бали, – хохотнула Катя и снова легла.

– А мне таблетки так и не принесли, – снова заныла Ирка. На нее никто не обратил внимания.

День приближался к концу. Аня наконец-то смогла увлечься книжкой и даже расстроилась, когда их повели на ужин. На этот раз был плов – к Аниному удивлению вкусный, хоть и очень соленый. Вообще пищу в подобных учреждениях Аня представляла себе как помесь детского сада с “Одним днем Ивана Денисовича”, поэтому ее уже второй раз поразило, что еда оказывалась съедобной. Майя, снова составившая компанию сокамерницам, стоически наблюдала, как они уминают ужин. Виктор Иванович пытался хотя бы напоить ее чаем, но она была неприступна.

– Я из таких кружек пить не могу, – говорила она, – у них даже ручка горячая.

– Так ты подожди, пока остынет! Ничего не ешь, скоро совсем худая станешь! – кудахтал Виктор Иванович. Майя поджимала губы, изображая что-то среднее между снисхождением к его дремучести и воспитанной улыбкой.