они бытовали. Конечно, прочные выводы по этому вопросу требуют проработки всех материалов (топографии памятников, содержащихся в них находок и т. д.). Все же среди прочих признаков, характеризующих особенности народа, создавшего курганную культуру Межозерья, обряд погребения заслуживает самого пристального внимания. Такие его черты, как наличие очагов, северо-южная ориентировка костяков и некот. др., кажется, могут служить довольно надежными опорными пунктами для обособления рассматриваемой культуры от соседних синхронных культур.

Вопросы датировок и хронологии, часто доставляющие археологам много хлопот, в отношении курганов приладожского типа разрешаются вполне благополучно. В западной части области распространения курганов встречаются отдельные памятники, относящиеся к концу IX в. Они примыкают к значительной массе приладожских курганов с трупосожжениями, которые датируются X в. Остальные памятники (курганы с трупоположениями) датируются по преимуществу XI в., и лишь отдельные насыпи дают материал более поздний, относящийся уже к XII в. Датировки проведены главным образом по арабским и западноевропейским монетам, найденным в достаточных для этого количествах. Поверка может быть произведена по типам бус и керамики, а также по некоторым вещам скандинавского и славянского происхождения.

2

Вопросом о том, памятниками какого народа следует считать приладожские курганы, какова их этническая природа, задававались все без исключения их исследователи, но отвечали на него далеко не одинаково. Сравнительно слабая изученность самих курганов, недостаток археологических данных со смежных территорий порождали противоречивые суждения. Эти обстоятельства, видимо, заставили H. Е. Бранденбурга воздержаться от поспешных выводов и решать этот вопрос, так сказать, в общем виде. Он не называет конкретного народа — создателя курганной культуры, но всем ходом своих рассуждений приближается к верному решению вопроса: «Основным элементом, — писал он, — могла быть народность только финская (в широком, языковедческом смысле этого слова, — В. П.). О том же свидетельствует общность многих черт курганной культуры Приладожья с культурой, обнаруженной в других областях, занятых издревле финскими... племенами». Этой же точки зрения придерживался и Е. В. Барсов, с той только разницей, что называл те же народы Чудью. Правда, оба автора осторожно намекали на возможность признания курганов древневепсскими, но, повторяем, решительно на этот счет не высказывались.

Первым, кто определенно заявил, что считает приладожские курганы принадлежащими древним вепсам, хотя и не развил этой мысли в стройную систему, был А. А. Спицын. Эту мысль подхватил историк С. С. Гадзяцкий. В одной из ранних работ это воззрение разделял и В. И. Равдоникас.

Однако в 1930-1931 гг. В. И. Равдоникас выступил против такой точки зрения. Не удовлетворяясь расплывчатыми суждениями старых археологов, он попытался решить этот вопрос более определенно. Его не удовлетворила также и гипотеза о принадлежности курганов вепсам — Веси. Сопоставляя летописные данные о расселении Веси на Белом озере с тем фактом, что основная масса курганов сосредоточена западнее его, В. И. Равдоникас отверг эту гипотезу и выставил свою собственную, согласно которой приладожские курганные могильники приписываются древним карелам.

С критикой теории В. И. Равдоникаса никто не выступал. Ни Я. В. Станкевич, ни А. М. Линевский, ни С. С. Гадзяцкий,высказавшиеся печатно позднее в пользу признания курганов Межозерья принадлежащими Веси-вепсам,[19] не решились оспорить взгляды В. И. Равдоникаса. Лишь Д. В. Бубрих, основываясь на лингвистическом материале, определенно заявил, что считает неправильным истолкование В. И. Равдоникасом его раскопок, в частности проведенных на Олонецком перешейке, так как приладожские курганы суть памятники именно древневепсской (весской) культуры.

Рис. 5. Антропологические типы Веси. (Реконструкции M. М. Герасимова).

Таким образом, к настоящему времени выявились две резко различные точки зрения по интересующей нас проблеме.[20] Окончательные выводы в пользу той или другой из них можно сделать, разумеется, лишь после изучения всех относящихся сюда фактов. Однако уже теперь позволительно высказать несколько замечаний, из которых станут ясными как направление дальнейшего изложения, так и позиция автора.

Прежде всего необходимо отметить тот факт, что хотя курганы приладожского типа и близкие им памятники размещаются на весьма обширном пространстве, ни в вещевом материале, ни в обряде погребения, ни даже в антропологическом типе (рис. 5), известном по сохранившемуся краниологическому материалу,[21] не обнаруживается значительных местных различий. Напротив, все данные свидетельствуют о чрезвычайной близости отдельных групп курганов между собой. А. И. Колмогоров справедливо считал раскопанные им тихвинские курганы принадлежащими к той же культуре, что и изученные H. Е. Бранденбургом; Г. П. Гроздилов полагал, что вещи, найденные им в Чёлмужских курганах, очень похожи на находки в курганах южного Приладожья; А. М. Линевский замечает, что «вещи из курганов низовья Ояти не отличаются от большинства вещей курганов рек Олонка и Видлица... Вещи из курганов Ояти не отличаются от вещей, найденных в курганах рек Паша и Сясь».

Мы, таким образом, должны констатировать единство данной археологической культуры (рис. 6) — факт сам по себе очень значительный. Это единство нигде существенно не нарушается каким-либо вторжением соседней культуры. В этом легко убедиться, взглянув на археологическую карту, приложенную к книге В. И. Равдоникаса. Однако В. И. Равдоникас, который как будто бы соглашался с этим, в одной из своих работ отказался от такого взгляда и выделил курганы близ Видлицы в особый тип,[22] так как, по его мнению, названные памятники могут быть сближены с собственно карельскими археологическими материалами XIII-XIV вв. из северо-западного Приладожья. Но различия, показавшиеся В. И. Равдоникасу достаточными для обособления видлицкого типа, быть может, лучше рассматривать как частные и не нарушающие общего единства. Такой подход к видлицкой группе курганов, как увидим, лучше согласуется с некоторыми историческими соображениями (этногенез южных карел и проч.). В рамках такого подхода становится само собой понятно, что подобные частные, локальные варианты в единой археологической культуре естественны и вопроса о них нам еще придется коснуться в дальнейшем.

Второе замечание указывает на одно весьма интересное совпадение. Анализ письменных источников, проделанный в предыдущей главе, привел нас к заключению, что область действительного расселения основных масс Веси находилась западнее Белоозера. В этой связи мы не можем не обратить внимания на размещение курганных могильников приладожского типа. Одной из особенностей их топографии является концентрация памятников в западных районах области их распространения и, напротив, рассеивание, уменьшение их количества и, если можно так выразиться, плотности в восточных районах. Таким образом, данные письменных источников и археологии не только не противоречат друг другу, но подтверждают полученный ранее вывод.

Вместе с тем область Белоозера также не должна быть упущена из поля зрения. Еще очень недавно археологические памятники Веси для Белозерья не были выделены. Однако даже то обстоятельство, что на