братьям в Петербурге». Письмо это, датированное 15 октября 1771 г., то есть ранее назначения Елагина гроссмейстером русских лож, свидетельствует о выдающемся его значении среди петербургских братьев, чем и объясняется, конечно, выбор его Провинциальным Великим Мастером в начале следующего года. Со стороны Циннендорфа эта исключительная предупредительность была, конечно, пробным камнем, имевшим целью склонить Елагина на свою сторону. Но политика не удалась: Елагин, наоборот, вероятно именно из опасения влияния немецкого масонства, добился от Англии учреждения первой русской Великой ложи (26 февраля 1772 года) и сам был утвержден Провинциальным Великим Мастером всех и для всех русских (of and for all the Russians[33]).

Таким образом, в начале семидесятых годов в России сразу появляются две прочные масонские организации, которые немедленно вступают между собой в борьбу за преобладающее влияние в стране: так, уже в начале 1772 года ложа Аполлона обращалась в Берлин с просьбой сообщить ей, насколько правы представители английской системы в России, утверждая, что ложа Бьюфорт (Beaufort) в Лондоне пользуется исключительным правом конституирования масонских лож[34]. Это соперничество сразу оказалось для одной из сторон – немецкой – совершенно непосильным. Дела ложи Аполлона шли плохо: насчитывая всего 14 членов, она необдуманно истратилась на постройку дома для собраний, и расход этот лег таким тяжелым бременем на братьев, что число их стало быстро таять – в особенности после того, как члены ее были глубоко обижены Циннендорфом, запретившим им пользоваться приобретенными ими в Строгом Наблюдении «экосскими градусами» (шотландскими степенями). Энергичному Рейхелю удалось, однако, ненадолго поправить дело, приобретя для своей ложи новый контингент членов, уже преимущественно русских, среди которых Фридрихс называет князя Александра Трубецкого. Но денежный кризис все-таки заставил Рейхеля закрыть ложу[35]; взамен ее он учредил (15 мая 1773 года)[36] ложу Гарпократа под управлением князя Николая Трубецкого; в эту ложу и перешло большинство членов ложи Аполлона, в их числе и князь А. Трубецкой в качестве второго надзирателя; большая часть членов ее была русского происхождения. Новая ложа обратилась в Берлин с просьбой о высылке конституции. «Единственной причиной этого шага, – писали русские братья, – является чистота и ценность работ брата Рейхеля, испытанные нами в ложе Аполлона». Но циннендорфцы напрасно надеялись на поддержку главы своей системы: они неожиданно не только остались без всякой помощи со стороны Берлинской Национальной ложи, но были даже преданы ею прямо в руки Елагина. На письмо князя Трубецкого последовал сухой и строго деловой ответ Провинциального Великого Мастера Людвига фон Гессена (von Hessen) от 31 августа 1773 года, в котором русским братьям советовалось «обратиться за надлежащей конституцией к высокопочтенному Провинциальному Великому Мастеру Его Превосходительству статскому советнику Елагину или же к самой Великой ложе в Лондоне»![37] Таким образом, Германия отказалась от своего намерения включить русских масонов в сферу своего влияния; причиной этого неожиданного обстоятельства было соглашение с английской ложей, по которому Великая Берлинская Национальная ложа обязалась не открывать от себя лож нигде, кроме Германии и Пруссии, под угрозой распространения английского масонства в самой Германии. Русские братья шведско-берлинской системы оказались благодаря этому в самом незавидном положении: они хотели работать по циннендорфской системе и в то же время зависели во всем от Английской Великой ложи. Рейхель, однако, не унывал: в 1774 году ему удалось снова открыть ложу Аполлона и основать еще пять новых: Гора, Латоны и Немезиды в Петербурге, Исиды в Ревеле и Аполлона в Риге. Несколько позднее, в 1776 году, Рейхель и Трубецкой учредили еще в Москве ложу «Осириса», составленную сплошь из аристократии и поэтому носившую название «княжеской».

Не менее успешно действовал и Елагин: в 1774 году он открыл в Петербурге ложу Девяти муз, музы Урании и Беллоны, а в Москве ложу Клио; несколько ранее была учреждена военная ложа Марса в Яссах, в Молдавии.

Конкурировать со стройной организацией елагинских лож рейхелевским масонам, лишенным всякой связи со своей Великой ложей и потому как бы висевшим в пространстве, было крайне затруднительно. Чтобы выйти как-нибудь из тяжелого положения, Рейхель обратился тогда в Швецию (этот шаг вполне естествен, так как циннендорфская система считалась шведской), послав с этой целью в Стокгольм одного из братьев, но и там ему дали неутешительный ответ, посоветовав вступить в соглашение с Елагиным. Больше ничего делать не оставалось, и Рейхель обратился к Елагину. Последний находился в это время в самом разгаре своих масонских исканий и, по-видимому, имел некоторые причины не слишком дорожить своей связью с английским масонством, так как акты, по которым работали его ложи, не были, вероятно, получены официальным путем и потому не могли иметь в его глазах характера безусловной и священной масонской истины. Сам Елагин впоследствии писал, что «аглицкая великая ложа… раздает одни токмо на постановление лож грамоты, повелевания работать в первых трех Иоанновских степенях, да и на сии работы письменно ничего не сообщает»[38]. Не оттого ли в ложах английской системы, по словам Новикова, «хотя и делались изъяснения по градусам на нравственность и самопознание, но они были весьма недостаточны и натянуты»?[39] Сверх того, отношение братьев елагинского общества к масонству не было достаточно серьезным: Новиков показывал, что «сперва, покуда упражнялись в английском масонстве, то почти играли им, как игрушкою; собирались, принимали, ужинали и веселились; принимали всякого без разбору, говорили много, а знали мало»[40]. Вполне позволительно поэтому высказать предположение, что Елагин легко поддался убеждениям Рейхеля, соблазнившись обещаниями последнего снабдить его истинными актами, в которых так нуждался Елагин для своих работ и которых страстно жаждало его масонское сердце. В частном письме Рейхеля к Берлинской ложе мы читаем, что он вместе с двумя братьями отправился 3 сентября в 7 часов утра к квартире Елагина, чтобы застать его до его отъезда в Царское Село к императрице, и оба подписали тут окончательный договор. «Однако я предварительно, – пишет он, – оставил акты в коляске и заставил его выдать вперед расписку; только тогда принес я их наверх и отдал ему…»[41] Этот курьезный рассказ, свидетельствуя о целях соглашения Елагина с Рейхелем, – соглашения, не очень нужного прочно организованным ложам первого, – легко объясняет нам причины отказа Елагина от английской системы и разбивает господствовавшее до сих пор мнение о том, что елагинские ложи оставались всегда верны английскому масонству. В этом убеждают нас и другие обстоятельства: 1) Бёбер[42] категорически говорит: «Рейхель уговорил членов упомянутых лож стать под управление Провинциального Великого Мастера, который не только признает их акты подложными, но и ввел бы такие акты в зависящих от него ложах»; 2) среди бумаг Елагина, опубликованных Пекарским[43], находятся акты, принадлежавшие рейхелевской ложе Аполлона, и переводы их, сделанные самим Елагиным, – очевидно, с целью ввести их в своих ложах; 3) тот же факт категорически утверждает Фридрихс на основании документов Берлинской ложи. Как бы то ни было,