Хохел спрятал коктейль, перекрестился и бросил спичку в стеклянную банку из-под тушенки.

– Ну чего там? – брезгливо протянул руку Хохел, опять водружая ноги в войлочных тапочках на захламленный стол. – У меня вообще-то обед.

– В десять часов утра? – наивно удивился Нестеров.

Хохел презрительно хмыкнул.

Поданную бумагу он, впрочем, прочитал недовольно, но внимательно, а затем, недоуменно обшарив глазами фигуру Нестерова, поднял глаза к потолку и раздумчиво сказал: «Да-а. Тут проставиться бы не мешало».

– Потом, – уклончиво ответил Нестеров.

Хохел знал: «потом» у господ офицеров означает «никогда». Вздохнул и накарябал на заявке свою подпись, подумал немного и еще что-то дописал. Переминавшемуся на месте штабс-капитану предложил зайти через пару дней. Когда Хохел хотел, он умел работать быстро и выбивал из главка все необходимое.

Ровно через два дня снабженец вручил Нестерову небольшой сверток промасленной бумаги, небрежно перевязанный бечевкой. Обалдевший летчик не стал развязывать веревку, а просто разорвал бумагу. Там был новенький редуктор от авиадвигателя к французскому биплану «Ньюпорт».

– А где все остальное? Где аппарат? – потрясенно спросил Нестеров, заглядывая Хохелу через плечо в темные глубины склада, надеясь увидеть знакомые очертания летательного аппарата.

– Потом, – равнодушно ответил Хохел и занялся любимым делом: перелистыванием страниц книги учета имущества. Нестеров развернулся на каблуках и понуро ушел, бережно прижимая к груди редуктор.

Достоинств у Нестерова-летчика и Нестерова-офицера было множество. Но имелся у него, к сожалению, и один недостаток. Он был упрям. Тем более, до того как попасть в отряд, Нестеров служил в армии, где офицеры прапорщиков замечали только в пределах устава, а уж о том, чтобы проставляться, не было и речи. Даже если прапорщики играли важную роль в обеспечении всем необходимым для военной службы.

Летчик выбрал другой путь. Еще в гимназии и в юнкерском училище на уроках Закона Божьего он уяснил для себя, что у любого человека есть совесть. И, значит, чисто теоретически у Хохела она тоже должна быть. К ней он и решил воззвать. Тем более что бегать к командиру отряда с жалобами на Хохела – он считал ниже своего достоинства. Настоящий летчик не может жить без неба, и отступиться от своего желания получить аэроплан пилот Нестеров никак не мог.

Ежедневно с утра Нестеров приходил на склад и интересовался у Хохела: не доставили еще аэроплан? Получив отрицательный ответ, пилот выходил наружу. Напротив входа он ставил прихваченный с собой складной стульчик, садился на него, расстилал на земле клеенку, доставал из сумки редуктор, из специального чехла вынимал разводной ключ, отвертку, ветошь и масленку. Затем он разбирал механизм, без которого аэроплан не поднимется в воздух, протирал, смазывал, собирал, щелкал деталями и винтиками.

Постепенно Нестеров усложнил процесс сборки-разборки редуктора, стремясь добиться экстра-класса. Штабс-капитан собирал его на время, с закрытыми глазами и даже одной левой рукой.

Хохел, человек психологически стабильный, через несколько дней возненавидел и Нестерова, и редуктор. Натура у него была цельная, а значит, не менее упрямая, чем у штабс-капитана. Коса нашла на камень. Сначала он только посмеивался. Затем неотлучно находившийся напротив двери склада летчик начал его нервировать. Черного хода не было, а чужие глаза так же вредны для тыловика, как для восточной целомудренной невесты.

Нестеров продолжал любовно чистить свой редуктор. За неделю, проведенную напротив входа на склад, он втянулся в это дело. И начал получать от своего мастерского владения редуктором немалое удовольствие.

Выходя на крыльцо покурить, Хохел смотрел на редуктор с откровенной ненавистью. «Черт его принес! Гм, гм… Тьфу!» – И Хохел, длинно сплюнув, возвращался в прохладу никчемного поднадзорного склада. Ему очень хотелось стащить какую-нибудь деталь и посмотреть, как Нестеров чокнется прямо возле своей клееночки, пытаясь собрать свою железяку.

В офицерском кафе в ответ на подначки соседей по столу он пообещал прирезать бесстрашного авиатора собственными зубами.

У выхода Хохела догнал Задов. Они долго шептались за углом. В конце разговора пожали друг другу руки и, довольные собой, разошлись. Цена вопроса осталась неизвестна. На следствии оба утверждали, что это была шутка. Просто шутка. Хотя в альтруизм Задова никто не смог поверить, доказать наличие мзды за злодеяние было невозможно. На следующее утро, когда Нестеров, как обычно, легко и играючи разобрал механизм у склада Хохела, к нему подошел расхлябанной походкой Задов. Он спросил у него какой-то пустяк – который час или прикурить – и втихаря подбросил на клеенку болтик, открученный из настенных часов штабной палаты. И сразу же быстро ушел. Наблюдавший за этим из глубины склада Хохел радостно потер руки. Уже через сутки воздушный ас сделался не в себе. Мягко говоря, он был удивлен, когда, собрав редуктор от «Ньюпорта», он нашел болтик, который не завинтил. Он медленно разобрал блестящий механизм, снова собрал, но болт все равно остался лишним.

Все сутки авиатор провел за сборкой-разборкой редуктора, чувствуя, как душевный покой оставляет его. На следующее утро он не пошел к складу и не пошел на обед. Все время он проводил у себя в домике. В сумеречном состоянии разума Нестеров собирал и разбирал редуктор разными способами. Он разбирал его в темноте, задернув шторы и выключив свет, собирал его на счет. Из-за двери домика доносилась громкая ругань и металлическое щелканье. У Нестерова под глазами залегли темные круги. На следующий день к нему пришел Дуров и накатил ему в стакан с вермутом успокоительных капелек. Не помогло. Ночью летчик долго стучал головой о стол. Тоже не помогло. Леонид Владимирович переживал. Его беспокоила травма головы, которую авиатор получил при таране австрийского аэроплана. По его наблюдениям, она иногда давала о себе знать, как, например, беспричинная стрельба на пожарище по догорающим доскам.

На второй день Задов сжалился и уже поздно вечером постучал в дверь домика Нестерова. Летчик сидел в расстегнутом кителе перед столом, покрытым клеенкой. Его руки бесцельно перебирали детали редуктора, разложенные перед ним. Запавшие глаза блуждали. Он что-то бормотал себе под нос.

– Петр Николаевич, – сказал Задов, криво улыбаясь и поправляя папаху, сдвинутую набекрень. – Не надо так переживать. Это мы так с Хохелом пошутили. – Он молча взял с клеенки свой болтик и ушел, осторожно закрыв за собой дверь.

В вечерней тишине над отрядом разнесся рев, напоминающий гудок парохода в тумане.

Вахтенный офицер на подводной лодке на всякий случай скомандовал срочное погружение, приняв рев Нестерова за сигнал тревоги. Субмарина легла на грунт рядом с причалом.

Этой же ночью дежурный по отряду поймал Нестерова при попытке вскрыть оружейную комнату. Ему на десять минут срочно понадобился ручной пулемет и пара гранат.

Утром все в отряде хохотали. Задов и Хохел заперлись на гауптвахте и через окошечко в бронированной двери уныло просили прощения. Нестеров в ответ скрежетал зубами и маленькой отверткой безуспешно пытался отогнуть бронелист. Его увел к себе Дуров, взяв под локоток: пить чай с травками. Летчик пару раз обернулся и погрозил кулаком железной двери гауптвахты. Из окошка внимательно смотрели две пары глаз. Выходить Задов и Хохел не спешили. Они остались в камере еще на десять суток, но уже на официальном основании.