– Дантон, Дантон! – завопил санкюлот, потрясая пикой. – Мы поймали шпиона! Он только что пытался подкупить нашего Вестермана, чтобы тот отвел наши отряды от дворца.

Подобные слова, обращенные к Дантону, который сам только что был подкуплен, казались по меньшей мере странными, но санкюлот, разумеется, этого не понимал.

– Подкупить? – разгневанно рявкнул Дантон. – Какого черта вы сразу не свернули шею той свинье, что совала патриотам деньги?

– Гражданин, мы думали, сперва стоит его допросить. При этом «бывшем» было целых три тысячи ливров…

– Гм, три тысячи?

Дантон гневно сплюнул на пол.

– Черт возьми, с какой стати я буду возиться со шпионами! Бросьте его в Сену, и на этом точка… А для начала захлопни дверь с другой стороны – я по уши занят работой.

Дверь послушно захлопнулась. Я была удивлена тем, как повинуются ему эти мятежные люди. Над ними Дантон имел почти такую же власть, как барон де Батц в стане аристократов. Только Дантон был проще, грубее, вульгарнее, от него не веяло мистикой.

– Что ж, – произнес он задумчиво, – может быть, я и продажная девка, возможно, я продаюсь, но зато я спасаю всех и вся.

– Так поспешите спасти королеву и Людовика.

– Спасти? – он повернулся ко мне. – Святой Боже, но ведь это просто пустяк. Идите за мной, сейчас вы увидите, что я сделаю.

Стремительно, размашисто и широко он шагал по коридору, отыскивая нужную дверь. Я едва поспевала за ним, абсолютно не подозревая, что он задумал. Вероятно, кому-то из своих верных людей он отдаст поручение… Но кому? И каким образом оно будет исполнено?

Я мельком взглянула в комнату через плечо Дантона и успела заметить человека, что-то старательно пишущего, едва ли не высунув от натуги язык. Мне показалось, что я знаю этого человека – некоего Редерера, прокурора-синдика…

– А, ты здесь! – довольно презрительно воскликнул Дантон, переступая порог. – Приготовься, есть очень важное дело…

Редерер вскочил, направляясь к знаменитому трибуну, но тот жестом остановил его, небрежно присел на стол.

– Что такое, – дрожащим голосом произнес прокурор, – ведь оборона Тюильри уже обезглавлена…

– Послушай меня, болван! Да, все предусмотрено, мы победим. Но хотят сегодня убить короля, а я считаю, что сейчас это было бы вредно… Конечно, те, кто за герцога Орлеанского, были бы довольны исчезновением Людовика. Но это слишком осложнило бы дело…

– Но здесь ничего от меня не зависит, Жорж… Разве я могу что-то сделать? Надо было приказать Тулану, Вестерману, чтобы они не трогали Людовика.

– Ты что, хочешь давать мне советы, Редерер? Молчи и слушай. Я за то, чтобы короля не убивали. Поручаю тебе это дело. Уговори Людовика покинуть дворец и попытаться получить убежище в самом Собрании. Собери всех своих муниципальных чиновников… В Собрании мы спокойно проведем отречение Людовика и отправим его на покой.

Редерер с каждым словом бледнел все больше и больше, губы у него заметно дрожали.

– Ты хочешь, чтобы я отправился в Тюильри?

– Ты поразительно догадлив, друг мой! – подтвердил Дантон с насмешливой улыбкой.

– Очень сожалею, Дантон, но я… я не в силах это сделать.

– Это почему же? – громко спросил этот великий политик, перегибаясь через стол и красноречиво сжимая кулаки. – С каких это пор ты стал увиливать от моих поручений?

– Дантон, твои поручения становятся слишком опасны, – с усилием выдохнул Редерер.

Одним прыжком гигант перемахнул через стол – это казалось удивительным для его грузного большого тела – и, схватив прокурора за манишку, встряхнул так, словно собирался вытрясти душу.

– Ради Бога, Жорж! – завопил прокурор-синдик. – Ведь это не доказательство…

Мне показалось, что Дантон сжал своими могучими руками горло Редерера и начал его душить. Прокурор явно задыхался и выкрикивал что-то хриплое и крайне непонятное, а Дантон тем временем, угрожающе вытянув подбородок и глядя Редереру прямо в лицо, внушал ему яростно и в то же время убийственно спокойно:

– Так, кажется, наш прокурор решил загребать жар чужими руками? Будь осторожен, мой дорогой: мы все начали эту пьесу, и теперь каждый должен сыграть в этой трагедии свою роль. Тот, кто хотел бы остаться простым зрителем, рискует за это поплатиться своей головой. Не упорствуй и не отлынивай, иначе тебе это припомнят. Я не буду терять тебя из виду и сделаю так, что о тебе будут судить не по твоей болтовне, а по твоим делам. Ты запоминаешь то, что я тебе говорю?

Редерер с видимым усилием кивнул, и Дантон разжал свои руки. Прокурор еще долго не мог ничего произнести. Дантон с презрением отошел от него, брезгливо отряхнул руки.

– Надеюсь, дорогой мой друг, ты понял, что от тебя требуется… Отправляйся в Тюильри сию же минуту. Да не забудь прихватить нескольких муниципальных чиновников. Надо же, – добавил он чуть позже, – с каким дерьмом мне приходится иметь дело…

Сокрушенно тряхнув черной нечесаной гривой, он вышел в коридор, окинул меня мрачным взглядом:

– Вам бы я советовал бежать отсюда без оглядки и даже в Тюильри не возвращаться.

– Но…

– Разумеется, вы меня не послушаете. Так что если вас сегодня не растерзают на части, я буду несказанно удивлен вашей живучестью.

Я уже не слушала его. Всего, чего я хотела, я достигла. Надо было как можно скорее возвращаться под защиту стен Тиюльри, пока в городе не началась пальба. Там, во дворце, было так много вооруженных людей, что невольно верилось, что ты находишься в безопасности.

У самого порога Коммуны горели костры, все так же окруженные воинственными забияками. Над ними колыхалось огромное трехцветное знамя революции. Фальшивя, мятежники выкрикивали слова «Марсельезы», уже ставшей чем-то вроде гимна:

Что означает сговор гнусный

Предателей и королей?

Где замышляется искусно

Позор для родины моей?

Французы! Что за оскорбленье!

Ужели дрогнет ваш отпор?

Пусть рабства дикого позор

Младые смоют поколенья!

К оружью, граждане! Смыкайтеся в ряды вы!

Пусть кровью вражеской напьются ваши нивы!

Странный высокий человек в черном остановил меня за локоть. Я вздрогнула от страха, не сразу узнав его, и потом изумленно раскрыла глаза: передо мной стоял барон де Батц.

– Я благодарю вас, – тихо и властно сказал он. – Вот ваш пропуск. Если вы останетесь живы, вы легко покинете Париж.

И он вложил мне в руку две плотных бумаги, исчезнув так же внезапно, как и появился.

Я машинально спрятала бумаги, быстро уходя прочь от Коммуны. Меня почти пугала вездесущность этого человека. Он поистине был везде – в квартале Сент-Антуан, в Тюильри, и Манеже, и даже в Коммуне, в этом логове революционеров.