И шаги, шаги, шуршание каких-то кустов, высаженных вдоль дорожки к служебному дому. А еще – женский смех. И дверь вдалеке хлопнула. И все стихло. И откуда-то взялся ветерок, пахнущий розами.

А сменщика трогать нельзя. Никак. Значит, надо, чтоб он хоть на пару минут покинул пост. Если верить услышанному, то покинул. И не на две минуты, а уж точно на целых пять: дом-то не маленький: подвал плюс два этажа.

Апартаменты Мэра на втором этаже окнами выходили на парадный вход. И еще балкончик имел место. По незамысловатой логике частных охранников, знал Пастух, обход объекта начинался с верхнего этажа и заканчивался внизу. В данном случае – в подвальном помещении. Пастух предполагал, что спрятаться в подвале есть где, да и охранник вряд ли станет шерстить все по пути. С чего бы? Тот, кого он сменил, один раз все уже обошел. В доме – только Мэр. Кого искать? Мышей? Жуков?.. Ну, разве что не закрытый кран где-то в ванной комнате или в кухне. Или непогашенную лампочку. Ночные тати здесь не ходят по определению. А частные охранники слишком скоро привыкают к тому, что их функции сократил в разы быт охраняемых – изо дня в день, из часа в час одно и то же. Рутина!

И Пастух осторожно приоткрыл дверь в дом. Пока выходили отпущенные на чаек с плюшками, отметил: двери смазаны хорошо, не скрипят. Они и не скрипнули. Он бесшумно вошел, бесшумно закрыл дверь – язык замка убирался нажатием дверной ручки, огляделся. В пяти примерно шагах впереди – лестница на второй этаж. Через минуту, максимум – полторы охранник пойдет вниз. Впереди, за лестницей – открытые настежь двери в большой зал, не исключено – общая столовая, из нее – двери на террасу. Справа от дверей в столовую – коридорчик и в нем – дверь в кухню. Слева – открытая узкая дверца и ход вниз. Темно. Пастух метнулся к этой темноте и нырнул в нее, сбежал по ступеням. Черные мягкие кроссовки гасили звук шагов. По-прежнему в абсолютной темноте, касаясь пальцами стены, дошел до первой двери, открыл ее. Света из окна было достаточно, чтобы понять: котельная. Котел шумел хоть и негромко, но вполне знакомо Пастуху.

На лестнице послышались шаги охранника. Пастух метнулся за котел, присел на корточки. Был риск: охранник зажжет для проформы свет, чтобы убедиться в отсутствии ночных татей. Но он зажег свет в коридорчике. Фигура охранника – черная на контражуре – помаячила секунд двадцать в дверном проеме, потом исчезла и дверь закрылась.

Иного от охранника Пастух, если честно, и не ожидал. Охрана, или, как говорят профессионалы, личка, в этом доме, в этом поселке, а коли дальше множить, то и в городе, и в стране, и в Столице, и даже в Замке столичном легко и быстро привыкала к наличию лишь потенциального врага, потому что реального не попадалось. Реальные были далеко – там, например, где служил и сражался Пастух, и эти реальные вырабатывали мощную привычку всегда и везде ждать их появления – внезапного и беспощадного. А здесь, в мирном, сытом и обленившимся донельзя мире самым опасным врагом может стать лишь прохожий или проезжий, случайно замешкавшийся на пути охраняемого Объекта.

И слава Богу, что так. Пастуху работать легко.

Однако – вопрос: как устранить охранника, сидящего у входной двери? Ответ: не надо его устранять. Надо всего лишь миновать его так, чтобы он не засек Пастуха. Как?.. Приоткрыл дверь, посмотрел одним глазом: в холле с лестницей было темно, лишь над «черной» дверью горел ночничок. Около двери сидел в кресле ночной охранник и клевал носом. Почему-то не у парадного входа. Или он туда переходит, когда все уже будут дома?.. А пока просто подремывал. И то понятно: ночь, тишина, хозяйка еще не прибыла, а хозяин – у себя наверху. И пока висит в доме эта сонная и вязкая тишина, даже стоик начнет носом клевать. Поэтому надо просто быть бесшумным. Что Пастуху привычно. Тем более что лестничный пролет закрывает обзор от входной двери к входу в кухню. И темно.

Пастух взял пакет с оружием, выскользнул из котельной и мигом скрылся под лестницей. Постоял, послушал. Тишина. Двадцать три четырнадцать на часах. Пора наверх.

Охранник откровенно и сладко спал, прислонив голову к косяку дверей. Пастух легко и бесшумно поднялся на второй этаж, притормозил в тоже темном коридоре (электроэнергию здесь, что ли, экономили?), вынул из пакета составные части оружия, навинтил на ствол насадку, которая концентрировала в нить инфразвуковую волну, подсоединился к аккумулятору и шагнул к незакрытой двери мэрской комнаты, откуда шел несильный вечерний свет.

Пастух вошел.

Мэр, в халате и босой, полулежал поверх одеяла на расстеленной широкой кровати, на горе подушек и что-то читал. Книгу какую-то. В очках. Ну, совсем по-домашнему. На тумбочке у кровати стояла большая лампа: бронзовая женщина в тунике держала в руке бронзовый же факел, куда была вкручена электрическая лампочка. Лампочку прикрывал маленький тканевый абажур. Тумбочка располагалась у окна, которое было декорировано легкой тюлевой занавеской, а по бокам висели тяжелые, шитые золотом шторы.

Мэр поднял глаза над оправой очков, спросил спокойно:

– Вы кто?

Будто и не было в руке Пастуха явно пистолета, хотя и полуфантастического на вид.

– Я Пастух, – сказал Пастух. И добавил не очень уместное: – Ничего личного.

Представился и – точка.

И нажал спусковой крючок.

Жестким он был, спуск, непривычным.

Уж что там из ствола вылетело, Пастух не видел. Ничего видимого, ясный пень, не вылетело. Только Мэр странно дернулся, выронил из руки книгу, начал сползать с кровати, смешно перебирая ногами, а глаза неотрывно смотрели на Пастуха.

Тот не отворачивался.

– Врача… – не сказал, а выдохнул Мэр.

А ведь должен был сразу отмучиться, Пастух в сердце стрелял. И попал. Сильный какой организм у мужика случился…

Пастух услышал и понял. И ответил:

– Поздно. – И добавил зачем-то: – И дома-то никого нет… – стоял у двери, не отрывая глаз от Мэра.

Тот совсем сполз с кровати, полулежал на ковре и не отрывал взгляда от Пастуха.

Что-то вдруг прошептал. Попытался.

– Что? – спросил Пастух, наклоняясь.

И еле услыхал:

– За что?

– За все, наверно, – ответил. И добавил: – Прощайте.

Не время, считал, для душеспасительных разговоров.

Мэр как будто услышал и понял. Дернулся раз, второй, совсем сполз на пол, уронил голову и замер. Пастух нагнулся и попытался нащупать пальцами пульс на шее за кадыком. Он не прощупывался. Приоткрыл один глаз, потом второй. Они мертво смотрели в потолок, не реагируя на свет.

Больное сердце никаким бегом вдоль Великой Реки не спасти и не вылечить, особенно если ударить по сердцу инфраизлучением в десять герц.

А простой пулей – это бы сразу, без предсмертных словес. Но пуля – это чистой воды убийство, а так…

Умер человек. Отмучился. Мир праху, как говорится…