— Что стряслось, не знаешь?

— Тебе бы, дева, лучше знать, — со странной смесью почтительности и презрения ответил паренек. — Ваши же, гильдейские, всю ночь работали.

— Гильдейские? Всю ночь? Ты о чем?

— Лавки жгли. Ну, заклинательские. — Глаза служки метнулись Паоле за спину, он торопливо шагнул назад: — Входи себе, дева, а мне тут языком чесать не положено.

Паола обернулась. Улица была пуста, только бежал к воротам храма мальчишка в темной ученической мантии. Замахал рукой:

— Пао-ола! Погоди! Тебя… — Окончание фразы снесло ветром.

Девушка прищурилась, прикрыв глаза ладонью:

— Эдька?

Шагнула навстречу.

— Что стряслось, Эд?

Мальчишка согнулся, опираясь ладонями в колени. Выдохнул:

— Тебя учитель Ольрик зовет.

В рыжеватых волосах запутались хлопья сизого пепла. Паола вздрогнула, спросила:

— Эд, скажи, а ты тоже?

— Что?

— Что ночью было, Эд?

Мальчишка распрямился, длинно выдохнул.

— А-а… нет, меня не взяли. Сказали, там черная магия будет, опасно. Старшие ходили. Говорят, много всякого приволокли.

— Чего всякого?

— Ну, чего? Свитков, склянок… Товара.

Товара… Паолу передернуло. Оглянулась на храмового служку: слышал ли? Похоже, нет…

— А люди?

— Не знаю. — Эд уже отдышался, ускорил шаг. — Говорю ж, младших отшили. И сейчас тоже рассовали по урокам, чтоб под ногами не путались. Учителя разбирают сидят, и старшие с ними. А меня Ольрик за тобой послал, сказал: не надо бы ей нынче за ворота выходить. Велел тебе передать, чтоб ни с кем на улицах не говорила и никуда не сворачивала. Опасно, сказал.

— С кем говорить, — хмыкнула Паола. Улицы все еще казались вымершими; правда, теперь девушка всей кожей ощущала бросаемые из-за закрытых ставней опасливые взгляды. Эд, конечно, не ответит, зачем это все… Вопрос, захочет ли отвечать Ольрик? И стоит ли спрашивать? Война…

Да, учитель так и скажет: «Это война, девочка. Так надо». И, в конце концов, им лучше знать. Ведь в этих лавках, и верно, чего только не бывает. А темная магия сейчас столице уж точно не нужна.

Простучали позади чьи-то торопливые шаги, Паола обернулась, но заметила только край серого плаща, исчезнувший за углом дома. Снова повеяло жутью.

— Пошли скорей, Эд.

Мелькнуло серое впереди.

— Свернем, — предложил Эдька.

— Там тупики, все улицы к нашей стене выходят. Поторопимся лучше.

Теперь почти бежали. Эхо позади двоилось, подгоняло, то утихало, то оборачивалось чужим громовым шагом. Мальчишка оглядывался, вертел головой сторожко. Буркнул раз:

— Дома эти, как слепой между ними.

— К городу привыкнуть надо, — кивнула Паола. Деревенские в столице все поначалу терялись, да что в столице, даже в ее родном городишке — и то…

— Бежим, — взвизгнул Эд, дернул за руку так сильно, что крылатая дева едва не потеряла равновесие. Макушку обдало ветром. Паола обернулась на бегу: в деревянном ставне окна торчала короткая стальная стрела.

До самых ворот гильдии они неслись что было духу. И — надо же такому случиться! — снова Паола врезалась, едва не сбив с ног, в выходившего со двора долговязого подмастерья-рисовальщика. Парень выругался, нагибаясь собрать рассыпавшиеся свитки, Паола всхлипнула, от накатившего ощущения безопасности ослабли сразу и ноги, и крылья, пришлось опереться на Эдьку, хотя мальчишка сам едва стоял…

В глаза бросился слегка развернувшийся пергамент — уверенный росчерк синей тушью, дуга и завиток, край защитного заклятия.

— Что это у тебя? — враз охрипнув, словно чужим голосом спросила Паола.

— А, черновики, — отмахнулся подмастерье. Медленно выпрямился, прижимая к себе ворох свитков.

— Никогда, — зло сказала Паола, — никакие черновики отсюда не выносятся. Вор!

Парень оскалился:

— Лучше пропусти.

Паола раскинула крылья, загораживая проход к воротам.

— Эд, зови учителей. Бегом.

Мальчишка шуганулся к башне. Вор мягко шагнул к Паоле. В полускрытой свитками руке блеснул нож.

— Пропусти, крылатая. Обидно ж будет за какие-то глупые пергаменты помирать.

— Это не пергаменты, — отрезала Паола, — это чьи-то жизни ты украл, шваль, крыса проклятая.

Крылом — вор, очевидно, этого не знал — можно ударить куда сильней, чем рукой. Нож соскользнул, не причинив вреда, и отлетел в сторону. Звякнул, подпрыгнув на камнях. Взгляд Паолы невольно метнулся на звук…

Она не почувствовала удара. Просто отшвырнуло, приложило боком о стену, в глазах потемнело, и только потом грудь полоснуло жгучей, острой болью. Рядом возился кто-то, шумно пыхтя и ругаясь, где-то кричали, отдавался прямо в голову чей-то топот — конечно, в голову, ведь она лежит этой самой головой на камнях… Паола шевельнулась, пытаясь встать… Воздуха, дайте воздуха!

— Лежи, — приказал встревоженный голос. Ольрик? Кажется, да… К губам притиснули горлышко склянки: — Пей.

Рот обжег мятный холод. Паола глотнула, льдистый огонь скатился к животу и почти мгновенно растекся по телу. В голове прояснилось, наконец-то получилось вдохнуть — жадно, полной грудью. Девушка села, неловко придерживаясь за Ольрика. Платье липло к груди: на светлой ткани расплылось кровавое пятно. Подошел Эдька, сказал:

— Эх ты! Даже я знаю, что воры никогда не носят только один нож.

— Я тоже знаю. — Паола поморщилась: рана, заживая, щипала и зудела так, что хотелось, позабыв все приличия, драть ее ногтями. — Просто не уследила.

— Счастье, что Эдвин быстро шум поднял. И быстро к тебе вернулся. — Ольрик встал, и Паола увидела: вор, оказывается, уйти не успел. Сидел, крепко связанный, у стены, зыркал недобро. — Держи, Эд. — Старый маг подобрал с земли воровской кривой нож. — Твой боевой трофей. Как еще сам цел остался, обормот…

— А это вы успели вовремя. — Мальчишка нахально улыбнулся.

Вора уволокла подоспевшая стража, Эд, поглядывая на Паолу, рассказал Ольрику, с какими приключениями они добирались от храма домой и как так вышло, что наглый ворюга умудрился рассыпать свою добычу прямо под ноги крылатой деве. Ольрик хмурился, качал головой, пару раз даже ругнулся сквозь зубы. Послал людей принести стрелу, но ее уже не нашли. Видно, успели вернуться те, кого она могла бы выдать. Паола описала как смогла: длиной, наверное, с ладонь, целиком стальная, у основания толстая… «Гномья, похоже», — буркнул маг. И принялся расспрашивать по второму кругу, пытаясь уяснить, как выглядел стрелок. Да видели бы как, злилась Паола, сами бы прекрасно описали! Тень мелькнула — и все! Паола стискивала кулаки, мечтая влезть в бадью с горячей водой и надраить порез жесткой мочалкой: зудело все нестерпимей. Как рыцари это терпят?! На счастье, подоспела Джатта, и Ольрик сдал Паолу подруге.