— Мама нас накормит. — Он завел мотор. — Откинь кресло, твоей спине будет удобнее.

Боже мой, он заметил даже это! И очень хорошо, с ломотой проныла спина, если бы у тебя была хоть капля здравого смысла, ты бы радовалась! А машина уже набирала скорость.

— Клод, знаешь, может быть, это не лучшая идея… Но, если нам остановиться в каком-нибудь пустом месте…

— В пустом месте? — Он встревоженно взглянул на меня и опять уставился на дорогу.

— …и ты немножко помассировал бы мне спину…

— Так болит? — В серых глазах была не тревога, а сочувствие. — Не можешь даже справиться с креслом?

— Мне очень стыдно, но это правда.

— Ты чудная! Разве доктора не люди и у них ничего не должно болеть? — Он свернул к тротуару и затормозил. — Вот так. — Клод нажал на рычаг, кресло старательно переместило меня в горизонтальное положение. — Сможешь сама устроиться поудобнее? Или помочь? Не стесняйся!

— Да, помоги.

— Сейчас, сейчас, потерпи, Клер. Как же мне пробраться к тебе? — Он откинул мешавшую ему спинку своего кресла и, согнувшись в три погибели, помог мне расположиться на кресле, кое-как примостился сам, и его ручищи принялись за дело.

Я видела, что ему очень неудобно, он действительно был очень большой, особенно внутри обычной автомашины, и, вообще-то я и сама была в состоянии «устроиться поудобнее», то есть лечь ничком на разложенное сиденье и подставить ему спину, но мне нравилась его прямодушная забота!

Клод совсем не походил на других знакомых мне мужчин, которые неизменно оборачивали все в заботу только о них самих, а всякая деликатность по поводу моей персоны была лишь демонстрацией их же собственных достоинств и нашей хваленой национальной галантности. В аналогичной ситуации любой из них, не задумываясь, стащил бы с меня одежду и расстегнул свои штаны. Им бы и в голову не пришло, что у меня действительно может болеть спина, моя просьба была бы расценена как сексуальный призыв, и никак иначе!

Ты опять не права, сказала моя спина, прикосновения таких замечательных рук не через одежду нам обеим понравились бы гораздо больше!

Ну уж нет, возразила я, он и так смутился от самого невинного поцелуя в лифте, что же будет, если я начну раздеваться в машине?

То и будет!

Это лишнее, жестко одернула я свою вечную спорщицу, здесь очень тесно и неудобно, и, потом, Клод вовсе не сексуальный экстремал, чтобы заниматься «этим» в машине посреди улицы.

А ты?

Не твое дело, мы сейчас приедем к нему и все произойдет возвышенно и благопристойно в нормальной кровати…

— Клер, как ты? Что-то ты совсем притихла.

— У тебя здорово получается!

— Я четыре месяца учился на массажиста, но потом понял, что это не для меня.

— Почему?

— Так.

— У тебя замечательные руки! Сильные и ласковые одновременно! Может быть, мне снять жакет? Будет удобнее…

— Не нужно. Ты замерзнешь. Достаточно. — Клод накрыл меня пледом. — Полежи. Мы скоро приедем. — Восстановив свое кресло, он сел за руль. — Хочешь сигарету?

— Нет. Спасибо. Так хорошо! — И я совсем неожиданно для себя призналась: — Я хочу спать.

— Поспи.

Я закрыла глаза и вдруг подумала: потрясающе, слово «спать» означает именно спать, а не что-либо еще! Как легко быть рядом с человеком, который буквально воспринимает все, не пытаясь искать и придавать словам некий иной смысл. И не потому, что не способен, а потому что, как с массажем: «Я понял, что это не для меня» — «Почему?» — «Так». И еще эти его слова утром: «Я и сам знаю, что я мужчина. Что в этом плохого?»

— Клер, мы приехали. Просыпайся, Клер!

Я захлопала глазами, не сразу сообразив, где я.

— Ты хорошо поспала?

— Да. Я видела сон.

— Про море? — Он помог мне выбраться из машины.

— Уже не помню. Как холодно!

— Пойдем скорее в дом. Осторожнее, здесь ступенька. — Клод зазвенел ключами и открыл дверь. — Держись за меня. Я не хочу зажигать свет, чтобы не будить маму.

Но свет в гостиной вспыхнул сам. Мадам Грийо спустилась по лестнице.

— Добрый вечер! — Она всплеснула маленькими ладошками. — Вы вместе!

— Привет, мам! Ты опять не пьешь снотворное?

— Добрый вечер, мадам Грийо. — Нечего себе вечер, подумала я, сейчас, должно быть, часа три, а то и все четыре.

— Как я рада тебя видеть, девочка! Проходи. Клод, пока я не забыла, тебе звонила Жаклин.

— Да, мама, я знаю. Я говорил с ней утром. Покорми, пожалуйста, Клер.

— А ты?

— Мама, мне некогда, я едва успеваю к четырем на работу. — Он взглянул на часы. — Нет, видимо, даже опоздаю минут на двадцать, не меньше. Дороги очень плохие.

— Ты уходишь? — растерялась я.

— Да, спокойной ночи, Клер.

— А когда ты придешь? — Наверное, я выглядела очень глупо, потому что мадам Грийо фыркнула, прикрыв носик ладошкой, и, демонстративно повернувшись к нам спиной, пошла к плите. — Почему же ты мне раньше ничего не сказал?

— Клер, я постараюсь освободиться поскорее, если опять не подведет сменщик. Только ты никуда не уходи без меня. Обещаешь?

— А если подведет?

— Тогда часов в двенадцать. Выспись хорошенько. — Он уже открыл входную дверь. — Пока! — Клод поднял руку и смешно пошевелил растопыренными пальцами.

— Пока…

Дверь за ним закрылась.

— Кофе готов, — сказала мадам Грийо. — К столу, дорогая.

— Спасибо, мадам Грийо, мне так неудобно. Глупая история, я потеряла ключи от дома, а было уже поздно, и Клод…

— Деточка, пей кофе, — довольно улыбаясь, перебила меня старушка. — Я все понимаю. И я очень рада. Я уложу тебя в его комнате, потому что Эмма, — она чуть скривила губы, — опять вернулась к Паскалю. Я там вам постелила чистое белье.

Я не ослышалась, она сказала именно «вам», а не «тебе»! Как если бы она заранее знала, что мы вернемся сегодня вдвоем. Потрясающе самоуверенная семейка, всегда правы! «А что в этом плохого?» — наверняка спросил бы меня Клод.

В комнате Клода был свежепобеленный потолок и светлые обои с простодушными пупырышками. Кошка опять спала у меня на голове, неужели я ей так нравлюсь? Ведь мадам Грийо не растирала вчера мою спину.

Кошка с урчанием завозила лапами, когда я проснулась оттого, что на моем лице играл солнечный зайчик. Я улыбнулась, решив, что это вернулся Клод и целует меня, но это были проделки небесного светила. Оно сияло в окне с таким видом, как будто не было никакого мерзкого снега и хмурых туч, и вообще никогда и ни у кого не было никаких проблем! И я вдруг вспомнила стихи: