– Тебе удалось открыть дневник?

– Только часть. Чтобы получить доступ к файлам, требуется время. Копы не смогут предъявить что-то Мартину, если он не совершал ничего противозаконного.

В ответ на его «если» в трубке повисла тишина.

– Я позвоню тебе позже, – произносит наконец Эми.

Пока Джар шел к платформе подземки, в его голове мелькала странная мысль: а ведь Мартин действительно мог хранить у себя в компьютере непристойные изображения! Не имея детей, он хранил фотографии двух своих собак с сигаретами – «курящих гончих», как их называла Роза. Нет, ерунда! Мартин ни в чем таком не замешан. Власти интересуются Розой, а не ее дядей. И они сейчас следят за ним, готовые на все, чтобы заполучить ее дневник. Они знают: в этом дневнике что-то есть. Что-то, о чем Роза так и не осмелилась ему рассказать.

Кембридж, весенний триместр 2012 г.

Я поступала в Кембридж не для того, чтобы участвовать в пьяных играх. И меня абсолютно не интересует регби (даже несмотря на то что им увлекался отец). Так почему же я всю прошлую ночь провела в компании игроков и их иступленных поклонниц, чьи представления о хорошо проведенном вечере исчерпываются попойками в «Пикреле» с поджиганием самбуки?

Я не хочу никого огорчать, и в этом моя проблема. И когда все ребята в моем корпусе собираются пойти куда-то вечером, мне кажется грубым и нетактичным отказаться, сославшись на другие, более важные дела. Мне не хочется испортить им удовольствие и оказаться «синим чулком». Никому не понравится остаться в одиночестве, что на первом, что на любом другом курсе. И я думала, что активное общение с другими студентами лучше, чем сидеть сычом в своей комнате. Я и так уже провела в ней слишком много времени, при выключенном свете и зашторенных окнах, за написанием дневника – в надежде, что это поможет мне рассеять мглу, все сильнее сгущающуюся вокруг меня и все больше отравляющую мою жизнь.

Ладно, что уж там. Зато прошлой ночью мне удалось улизнуть пораньше. Я смылась, когда ребята начали смотреть в свои пустые бокалы из-под пива, как в бинокли. Безо всякой цели я побрела к Кингс-Парейд, пытаясь представить себе, как там познакомились мои родители. Как бы мне хотелось побольше расспросить отца об их студенческом периоде!

В тот день, когда мы с отцом катались на плоскодонке, мы зашли выпить чаю в «Кеттл Пот», напротив часовни Королевского колледжа. Приобняв за плечи, отец подвел меня к столику у большого эркерного окна, выходящего прямо на знаменитый памятник перпендикулярной готики. Он настоял, чтобы мы сели за этот столик, потому что именно за ним у них с мамой состоялось первое свидание.

– Ваш декан – хороший человек, – сказал тогда отец, обильно смазывая джемом еще теплую сдобную пышку.

– Ты его знаешь?

Доктор Лэнс – бородатый, серьезный, специалист по Гёте с международным признанием.

– Мы вместе учились, – ответил отец. – А по окончании Кембриджа он продолжил заниматься наукой, пробившись со временем в академическую элиту.

– Он показался мне нормальным человеком на собеседовании.

По правде говоря, декан не произвел на меня никакого впечатления. И я тщетно силилась вспомнить его лицо. Во время собеседования я почему-то ожидала, что он вот-вот совершит какой-нибудь странный, сумасбродный поступок – подожжет газету, лежавшую перед ним на столе, или выпрыгнет кувырком из окна посреди разговора. Но все прошло гладко и традиционно – совсем не так, как молва расписывала собеседования в Оксбридже.

– По его рекомендации на работу в МИД были приняты несколько лучших наших сотрудников.

– Я буду иметь это в виду, когда мне понадобится работа.

– Я попросил его приглядеть за тобой.

– Папа! – вздохнула я, но у отца были на то основания.

В свое время меня попросили покинуть несколько учебных заведений, включая мою последнюю школу, но все эти заведения были реально отстойными.

– В этом нет ничего плохого. Большинство студентов умудряются увидеть своего декана, только совершив какой-нибудь проступок. Доктор Лэнс будет присматривать за тобой. Вдруг тебе потребуется помощь.

– Можно мне спросить тебя кое о чем? О нас? – поинтересовалась я, насытившись слойками.

– Конечно.

Я немного помедлила с вопросом, чувствуя вину за то, что поднимаю тему маминой смерти.

Она покончила жизнь самоубийством через год после моего рождения. По словам семейного доктора, в этом не было ничьей вины: у мамы развился послеродовой психоз. Но отец так и не простил себе ее смерти.

– Если бы мама не умерла, ты бы достиг бо́льших успехов в своей карьере?

Отец рассмеялся, закинув голову назад, – совсем как на фотке, сделанной на родительской свадьбе во время речи шафера. Отцовский смех всегда был раскованным и необыкновенно заразительным.

– Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

– Я имею в виду, что многим людям в твоей ситуации потребовалась бы сторонняя помощь.

– Мы с твоей матерью поклялись, что сами поставим тебя на ноги. Или ты намекаешь на то, что моя карьера развивалась бы по-другому, будь мать жива… – Отец замолчал, а потом признался: – У меня нет ответа на этот вопрос.

– Извини, если мое присутствие помешало тебе добиться большего в жизни.

– Не мели чепуху. Можно только гадать, как бы мы жили, если бы мама не умерла. Возможно, у нас было бы больше детей и меньше денег. Кто знает? Возможно, я бы вообще поменял работу и ушел из МИДа.

– Наверное, тебе было очень тяжело. В первые месяцы.

– Веселенький разговор.

– Мне просто важно это знать.

– Конечно. Новый этап, уже нет моей маленькой…

Я прервала его выражением неодобрения на своем лице: «Не вздумай продолжать!» Мы снова помолчали. Но это молчание не было тягостным – нам всегда было легко в обществе друг друга; и не нужно было выдавливать из себя какие-то слова, если не хотелось говорить.

– А ты никогда не подумывал покончить со всем таким же путем? – все-таки решилась спросить я.

Прежде чем ответить, отец пристально посмотрел на меня. Его лицо вдруг стало серьезным и грустным. Раньше я бы никогда не задала ему такого вопроса, и я не знаю, почему решилась на это сейчас. Вопрос был жестокий, эгоистичный. Ведь я знала, как сильно отец переживал и мучился все эти годы. Бывали дни, когда он приходил домой и не произносил ни слова, потом засиживался допоздна в своем кабинете и утром вставал с красными глазами, а в корзине для мусора я находила пустую бутылку из-под виски.