А потом заболела. И беззвучно поплыла по течению.

Да, это было сердце. Сердце, разбившееся о подлость мужа.

Вскоре она выглядела уже как мать своего необузданного козлонога.

Сошла на нет, кажется, года через два. Когда дети уже выросли, женились и встали на ноги. Больше ее здесь, в мире предательства, уже ничто не держало. Так что ушла отчасти умиротворенная. И, может быть, точно это никому неизвестно, может быть, перед смертью простила своего Арнольда Аркадьевича.

Если Арнольд Аркадьевич и соблюдал траур, то либо это продолжалось гораздо меньше, чем того требуют правила приличия, придуманные людьми скорее мертвыми, нежели живыми, либо понятие траура он не распространял на такую сторону жизни своего тела, как семяизвержение.

Короче, совсем скоро они вообще перестали скрывать свои отношения. Даже не опасались гнева партийного руководства. Ведь вдовец же, следовательно, имеет полное право. Ну а на Зинаидиного мужа и раньше-то не обращали внимания. Раза два за полевой сезон он напивался, устраивал страшный грохот, выкрикивал матом что-то гневное и не вполне отчетливое. А наутро уже копал грядку с чувством глубокой вины, усугубленной головной болью. Роль, отведенная ему Зинаидой в семейной жизни, была крайне незначительна. И он это прекрасно понимал.

Однако примерно через год исчез и Леня. Просто ли он ушел от Зинаиды? Или же нашел более соответствующую своему темпераменту женщину? Мог, конечно, и заболеть. А зачем Зинаиде совсем уж больной? О том, что Леня более не является мужем соседки Арнольда Аркадьевича, стало известно лишь весной, когда надо было вскапывать грядки, но вскапывать их было некому.

Шло время, но чувства возлюбленных не ослабевали. И, может быть, они в конце концов и узаконили бы их. Однако грянула Перестройка, поменявшая вектор общественного развития. Арнольд Аркадьевич со своей «Волгой» выглядел уже допотопно. К тому же он уже перевалил за шестидесятилетний рубеж, и хоть и продолжал работать, но на него уже распространялось постыдное звание пенсионера. Зинаиде же еще не было и сорока пяти. Так сказать, сексуальная машина, работающая на максимальных оборотах.

К тому же она уже получила от своего возлюбленного все, что позволяло его общественное положение. Он ввел ее, простую нормировщицу, в партком. А потом сделал начальницей технического бюро. И она, войдя во вкус администрирования, покрикивала на двадцать подчинявшихся ей девушек и отчитывала кандидатов, а то и докторов за вовремя не сданную нормативную документацию.

Короче, ее мужем стал совсем другой человек. Некий Арчил, который, судя по ряду характерных признаков, был по коммерческой части.

Арнольд Аркадьевич вначале просто не хотел этому верить. Потом, видимо, бывшая возлюбленная в категорической форме дала ему от ворот поворот. Однако он продолжал тщетные попытки. Все это закончилось совершенно безобразной сценой. Во время собрания дачного кооператива Арчил прилюдно кричал на Арнольда Александровича, чего прежде, когда в кооперативе были только свои – люди науки, – невозможно было даже вообразить.

Арчил кричал: «Я тебе, биляд, при всех людях говорю! Если ты, козел недоделанный, к мой Зинка еще будешь приставать, то я тебе, старый мандавошка, ноги из жопа выдирать буду!»

Мощный интеллект Арнольда Аркадьевича в этой ситуации был абсолютно бессилен.

Поэтому он пошел по дорожке, проторенной миллионами людей заурядных и абсолютно ничем не примечательных. Арнольд Аркадьевич начал выжигать воспоминания о былом сумасшедшем счастье лютой ненавистью.

Для начала он поломал общий колодец, когда-то установленный на меже на его средства. Пришлось, конечно, нанимать рабочих, чтобы сделали новый. Но и врагам пришлось сделать то же самое. Причем Арнольд Аркадьевич делал эту работу с радостью ожесточения, а они – скрипя зубами и матерясь.

Так началась межевая война. Она имеет множество разнообразных стратегий и еще больше тактик. Но суть ее всегда одна – минимальные результаты при максимальных нервных – а то и физических – потерях с обеих сторон. Поэтому не будем здесь перечислять чудеса изобретательности, продемонстрированные воюющими сторонами. Скажем лишь, что дело естественным образом дошло до нескольких обоюдных судебных исков, которые и по сей день разбираются в судах городов Королев и Сергиев Посад и в нескольких районных судах города Москвы.

Понятное дело, что Арчил в этом уже не участвует. Потому что, после того как Перестройка закончилась и начался период первоначального накопления капитала, перед ним открылись новые перспективы, в которые Зинаида с ее дрянной дачей никак не вписывалась. Уходя, он проявил порядочность, оставив бывшей супруге тойоту-восьмилетку и свою красивую фамилию, которую, как он ей объяснил во время кратковременного ухаживания, девять веков носит самый знатный род Кавказа.

Так что теперь они остались один на один. Как тогда, когда были счастливы. Впрочем, можно предположить, что не менее счастливы они и теперь. Потому что неистовая борьба дает организму ту же радость, что и неистовый секс. Просто тут работают совсем другие гормоны, взамен тех, которые пожрало безжалостное время. А точнее и научнее – окислительно-восстановительная реакция в условиях неограниченного доступа кислорода.

Когда иду я Подмосковьем, где пахнет мятою трава, хлеба мне кланяются в пояс – поет, поет моя душа-а-а!…

Эх, ядрена мать, душа, до чего ж ты хороша!…

Опа , опа, жареные раки! Приходи ко мне, чувиха, я живу в бараке!…

Эх, хорошо в стране советской жить, эх, хорошо не жать, не сеять, не косить!…

Примерно такого рода ахинею распевал я и декламировал, идя по душистой лесной поляне и помахивая пустой грибной корзинкой. И хотя нигде никаких хлебов уже нет и в помине, и расползающаяся раковая опухоль мегаполиса стремительно превращает мое родное Подмосковье в отхожее место, но на душе было хорошо и весело. Иначе не запел бы и не задекламировал.

Конечно, идти по грибы в эту пору было чистым безумием. Белые с подосиновиками уже прошли, а для опят пора еще не настала. Крутится под ногами всякая нечисть вроде поганок с мухоморами, да плебейские сыроежки нагло на глаза лезут: «Возьмите, возьмите меня, мужчина, не пожалеете, ублажу по полной программе всего лишь за сто рубликов!» Однако шляться по лесам без корзинки, распевая и декламируя нечто несусветное, было бы еще большим безумием. Потому что одинокий прохожий мог бы счесть человека без корзины, ведущего себя, с его точки зрения, не вполне адекватно, сбежавшим из психбольницы сумасшедшим, который может представлять реальную угрозу для жизни. В лучшем случае такого рода бдительные люди пускаются наутек. Что, конечно же, тоже прискорбно, поскольку расшатывать нервную систему соотечественников, и без того натерпевшихся лиха за последнее десятилетие, – дело постыдное. В худшем – уверенный в своих силах самооборонец может, спасая собственную жизнь, лишить жизни псевдоманьяка. То есть меня. Мне такой вариант абсолютно не импонировал, поэтому я и ходил, распевая и декламируя, с бесполезной корзинкой, которая придавала мне душевное спокойствие. Впрочем, такого рода бесполезных предметов, которые дают нам ощущение защищенности от двуногих собратьев, немало. Для москвича это паспорт, при наличии которого у него меньше шансов быть отметеленным в ментовке за здорово живешь. Для собаки – ошейник. Для иностранца – незнание русского языка, который при помощи неимоверного количества идиоматических выражений способен если не свести с ума, то завести в такое болото, откуда лишь один выход – в оккультизм.