Сальвидиен передал таблички с записями советникам. Он ожидал, что Демохар заявит о переносе заседания, но тот всего лишь объявил перерыв. Причем судьи даже не покинули своих мест. Потому пришлось оставаться на местах и тяжующимся. Советники читали отчеты и переговаривались вполголоса. Опилл что-то неустанно нашептывал на ухо Евтидему. Когда судебный прислужник спросил Сальвидиена, не угодно ли ему чего-либо, адвокат сказал, что хотел бы освежиться. Слуга принес ему воды, чуть подкрашенной вином – такой напиток особенно хорошо утолял жажду. Поднимая чашу, Сальвидиен поймал взгляд Евтидема, устремленный на него – жалобный и в то же время настолько исполненный ненависти, что, если бы взгляды могли отравлять, решил адвокат, он тут же и упал бы замертво. Сальвидиен усмехнулся и осушил чашу до дна.

Опилл продолжал шептать. Наконец Евтидем что-то обронил в ответ. Однако Евтидему не было слышно, что он сказал.

Демохар поманил прислужника, и тот принес прохладительного также и судье. Опрокинув чашу в глотку, он провозгласил.

– Перерыв завершен. Суд ознакомился с документами, предъявленными адвокатом ответчицы, и находит их убедительными. Продолжаем прения сторон.

Опилл поднялся.

– Высокочтимый Демохар! Почтенное собрание! Мой доверитель предлагает прекратить бесполезные дебаты о безбожии, колдовстве, недостойном чьем-либо поведении и стоимости имения Гортины, и тому подобных вещах, интереса не представляющих, и вернуться к вопросу о возмещении денежного долга сенатора Петина – либо его наследников – Апронию Евтидему. Это позволит нам закончить дело, не нанося большого ущерба стороне ответчицы.

– Вернуться к вопросу о возмещении денежного долга? – вкрадчиво спросил Сальвидиен. – В каком кабаке тебя обучали юриспруденции, несчастный? Или в Арете уже не действуют имперские законы? Извольте взглянуть, о судьи – перед вами лежит обвинительное заключение, подписанное истцом. Где в нем хоть слово о денежном возмещении долга? Нет, оно толкует лишь о том, что представитель истца ныне называет бесполезными вещами. А всякому, имеющему понятие о законах, известно – после того, как обвинение подписано, ничто в нем не может быть изменено. И ничего не должно быть добавлено. Если это неведомо Опиллу, то он – негодный адвокат. Если же он про сие слышал, следовательно, сознательно призывает нарушить закон. Впрочем, для него одним нарушением больше, одним меньше – какая разница! Или он расчитывал, что я растеряюсь, и процесс пойдет по второму кругу! Так вот, мудрые судьи и уважаемое собрание, возвращаться нам – не к чему. Апроний Евтидем не зря умалчивал в начале разбирательства о деньгах. и отводил глаза суду, толкуя о вымышленных преступлениях Лоллии Петины. Ибо покойный сенатор Петин ничего ему не задолжал, а значит, не задолжала и его вдова. Сейчас Евтидем заметался, ища любой возможности выпутаться из ловушки, куда он сам себя завлек, и надеется, что я сумею привести доказательств его лживости. Но сторона ответчицы к этому готова! – Сальвидиен подозвал Руфа и вынул из ларца переданные ему Лоллией расписки. Не зря он брал их с собой на каждое заседание. Чутье не обмануло – они все-таки пригодились. – Сенатор Петин, не стану спорить – и моя доверительница также никогда не отрицала данного обстоятельства , брал взаймы у истца, однако полностью вернул ему долг. Об этом неопровержимо свидетельствуют расписки, которые много лет, вместе со всеми документами покойного супруга, бережно сохраняла Лоллия Петина! Сколько бы не минуло лет, рука различима ясно. Сличите и скажете – это все та же вялая и расслабленная рука, что обвинительное заключение подписала!

Сальвидиен, не доверяя документов прислужнику, сам прошествовал к судье и вложил расписки в руки Демохара. И повернулся к собравшимся.

Граждане Ареты любили эффектные зрелища, и это зрелище им понравилось. Зал разразился аплодисментами, но, в отличие от актера на сцене, адвокат не имеет права раскланиваться перед публикой. Поскольку успех у толпы еще вовсе не означает, что он победил – Сальвидиен сам втолковывал это гостям Лолии Петины. Он не может позволить себе ни минуты расслабления. Слишком многое зависит от исхода дела, о чем Луркон его заранее предупреждал.

Сальвидиен вновь повернулся к судье. Тот передал расписки советникам, но они даже и не трудились делать вид, будто изучают документы. Наконец Демохар сделал знак прислужнику, и тот ударил в гонг. Судья посмотрел из-под тяжелых век на внимающих сограждан.

– Обычно, перед тем, как вынести суждение, мы объявляем перерыв, дабы каждый из советников высказал свое мнение. Но на сей раз мнение совета и мое едины, и я выношу приговор без промедлений. Итак, слушайте, граждане Ареты: суд рассмотрел обвинения в безбожии, волховании, недостойном поведении и пособничестве убийству, выдвинутое Апронием Евтидемом против Лоллии Петины… – здесь последовала профессиональная, и видимо, неосознанная пауза – … и нашел их несостоятельными. Претензии истца на имение Гортины, принадлежащее вышеуказанной Лоллии Петине, отклонены. Апрония Евтидема совет обязывает уплатить судебные издержки. Слава богам и гению императора!

* * *

Четверка лошаков споро бежала по хорошей мощеной дороге, а подушки, разложенные по сиденьям, умеряли тряску. Настолько, что клонило в сон. Тем более, что натянутое над повозкой полотно избавляло путников от изнурительной жары. Глаза у Сальвидиена закрывались, и содержание рассказанной Фениксом игривой повестушки он пропустил мимо ушей. Кажется, там шла речь о глупом торговце, его ядреной супружнице и молодом повесе-горожанине.

– Твоя побасенка, премудрый Феникс, устарела еще во времена царя Ареты, – капризно молвила Петина.

– Тебе нелегко угодить, высокоученая госпожа. Любая повесть, подчерпнутая из книг, оказываете тебе известной. Но, коли хочется услышать что-нибудь новое, я могу сложить несколько отличных эпиграмм на Евтидема…

– О, пощади его! – в притворном ужасе воскликнула Петина. – Он и так сражен судебным приговором, – не добивай же его смертоносными стрелами своей поэзии.

Хотя Феникс обычно стремился льстить покровительнице, он не удержался, чтобы не съязвить:

– Это как-то не по-имперски, госпожа моя – не добивать сраженного противника.

– Напротив, вполне по-имперски. Как это сказано: «силой смиряй непокорных, яви покоренному милость», – заметил Апиола, ехавший справа от повозки. Рыже-чалый жеребец плясал под седлом, но Апиола сдерживал его уверенной рукой.

Иногда Сальвидиену казалось, что приличия ради ему тоже следовало бы поехать верхом. Но он не любил верховой езды, и не поднимался в седло без крайней надобности. Кроме того, он уже убедился, что отношения с приличиями у Петины вполне свободные, и в данном случае она отнюдь не попирала местных нравов. В метрополии дамы ее ранга передвигались на большие расстояния только в носилках, в крайнем случае конных. В Арете благородной матроне дозволялось ездить в повозке, запряженной не только лошадьми или мулами, но даже волами. Впрочем, волы Петине не подходили. Не из-за отсутствия изящества в данном способе передвижения, а в его медлительности. Она не хотела затягивать поездку, и придорожные гостиницы ей претили. Петина выехала из Сигилларий рано утром, собираясь сделать в пути пару коротких остановок, дабы передохнуть и подкрепиться, и прибыть в Гортины к ночи.