Дэвид. Зачем ей ушные палочки?

Дженни. Не все ли равно?!

Норман. Черт возьми, причем тут палочки?

Сэнди. Они давным-давно строили друг другу глазки.

Хэл. Снова с больной головы на здоровую. Это ты кадрила ее братца.

Сэнди. Будь ты проницательнее, знал бы, что Кен Фокс меня абсолютно не интересовал.

Хэл. Нет?

Сэнди. Никогда. Если бы я надумала тебе изменять, то уж лучше с Ховардом Нудельманом.

Хэл. С Нудельманом? С нашим риелтором?

Сэнди. Он знает, как разбудить в женщине женщину.

Хэл. В каком смысле?

Сэнди. Неважно.

Хэл. Ты разок перепихнулась с Ховардом Нудельманом, что ли?

Сэнди. Нет.

Хэл. Слава богу.

Сэнди. Я сплю с ним много лет. У нас давно роман.

Хэл. У тебя роман с Нудельманом?

Сэнди. Да.

Хэл. Я серьезно!

Сэнди. Раз мы выкладываем все начистоту, я тоже имею право быть честной.

Хэл. Но ты же только что сказала: «если бы я надумала изменить» — в смысле не изменяла.

Сэнди. Я больше не могу врать. При всем уважении к тебе, я сплю с Нудельманом.

Дэвид. Ай да Нудельман!

Хэл. Ты смеешься.

Сэнди. Я любила тебя, Хэл, — ты ведь знаешь. Но что делать, когда романтика уходит, страсть угасает, а ты по-прежнему дорожишь своим спутником? Остается только изменять.

Норман. Именно это я пытался объяснить Шейле.

Хэл. Сколько же раз вы спали?

Сэнди. Разве цифры что-то решают?

Хэл. Для меня да. Я бухгалтер.

Сэнди. Ну, скажем так: я не хожу на приемы к психоаналитику.

Хэл. Ты хочешь сказать, каждую среду, четверг и субботу…

Сэнди. Нет никакого доктора Файнгласа.

Хэл. А я думал, ты борешься с депрессией.

Сэнди. Я и боролась. И могу всем порекомендовать такую терапию.

Хэл. А сто шестьдесят долларов в час?

Сэнди. Номер в гостинице.

Хэл. Я весь год оплачивал вам с Нудельманом номер в гостинице?

Сэнди. А тебе не казалось странным, что у меня единственный на свете психотерапевт, который не уходит в отпуск в августе?

Дэвид. Вот сущий фарс. Что там наша жизнь!

Шейла. Фарс? Разве это не трагедия?

Норман. А в чем трагедия-то?

Шейла. Разве это не горько: два человека когда-то наверняка любили друг друга — и явно любят до сих пор, — но былое очарование, прежнее влечение исчезло…

Дженни. Никто не в силах продлить влюбленности.

Дэвид. Увы. Мы привыкаем, на место страсти приходит что-то другое — совместный опыт, дети, скотство.

Хэл. Вы с Нудельманом и сейчас встречаетесь?

Сэнди. Нет. Помнишь, в начале года у него было сотрясение?

Хэл. Помню. Он до сих пор не оклемался. Как это случилось?

Сэнди. Зеркало упало с потолка. Он лежал один в кровати.

Хэл. Черт возьми! Лучше бы оно упало на меня!

Дэвид. Я тебе объясню, почему это фарс. Потому что они слишком трогательны. Мелковаты для трагедии. Ну кто они такие? Он бухгалтер, она домохозяйка. Это не Гамлет и не Медея.

Хэл. Знаете что, не только принцы умеют страдать. На свете миллионы людей мучаются ничуть не меньше Гамлета. Каждый из них — по-своему Гамлет. Гамлет на ноотропиле.

Сэнди. Ревнивый, как Медея.

Макс. Ну и что же из этого следует? У всех есть свои секреты, свои скелеты в шкафу, тайные страсти, темные наклонности — и если мы хотим, чтобы жизнь продолжалась, надо научиться прощать.

Норман. Вот об этом и будет пьеса. Да, я на минутку увлекся твоей сестрой — большое дело! Может, действительно, вы напишете, что Шейла и Дэвид тоже как-то раз провели шальную ночку вдвоем, — и таким образом нам открываются трогательные слабости друг друга и мы друг друга прощаем.

Дженни. Мило. Зрители смеются над нами и ненадолго забывают о собственных горестях. Мы целуемся и миримся.

Макс. Умение прощать… Да, это придаст скромному водевилю глубину и трогательность.

Шейла. Ну, конечно. Кто я такая, чтобы судить других и пустить коту под хвост целую жизнь вдвоем, годы любви, только потому что мой муж-дантист дрючит мою сестру?

Дженни. Мы переменимся, мы исправимся. Где есть жизнь — есть надежда.

Сэнди. Но чем тогда отличается умение прощать от умения прятать голову в песок?

Макс. Благородством, великодушием. Умение прощать дано нам свыше.

Дженни. Может, и ничем не отличается, но выглядит симпатичнее.

Макс. Мне нравится. Будет смешная, печальная, а главное — кассовая история. Идемте: пошли в кабинет, я хочу закончить третье действие, пока все свежо, я чувствую, что нашел выход из тупика. Самое главное — кассовость. Прошу прощения: умение прощать. Самое главное — умение прощать.

Все поднимаются по лестнице, на сцене остаются Хэл и Сэнди, они смотрят друг на друга.

Хэл. Не думаю, что смогу простить тебя, Сэнди.

Сэнди. Нет. И я тебя.

Хэл. Даже не знаю почему. Я ведь понимаю, что Куроян прав — он серьезный драматург.

Сэнди. Прощать легко в театре. Там всем управляет автор. Тем более, ты говоришь, Куроян — настоящий профессионал.

Хэл. Все-таки не могу поверить, что ты столько времени путалась с Нудельманом. Наверное, он мстил мне за тот аудит.

Сэнди. Ты тут совершенно ни при чем. Не думай, что на тебе свет клином сошелся.

Хэл. Неужели тебе было так уж скучно со мной?

Сэнди. С годами тебя это перестало интересовать.

Хэл. У меня не было стимула. Ты тоже стала относиться ко мне, как к данности.

Сэнди. Это пьесу можно переписать — выбросить черновики в корзину, придумать героям другую жизнь, начать все с чистого листа. Но ведь наших слов и наших поступков не выбросишь.

Хэл. Беда в том, что я тебя люблю.