– Пожалуйста, не оставляйте меня, – прошептала Тимми и судорожно вцепилась в его руку, он ответил успокаивающим рукопожатием.

– Конечно, не оставлю, – тихо проговорил он, наблюдая, как анестезиолог готовит ее к наркозу. Он действовал очень быстро, сейчас было ясно, что положение довольно опасное. Предстояло удалить остатки ее аппендикса и по возможности собрать вытекший гной. Пока анестезиолог говорил Тимми что-то по-французски, а Жан-Шарль переводил, по-прежнему держа ее за руку, она неотрывно смотрела ему в глаза.

– Вы останетесь, даже когда я засну? – спросила она. По ее лицу опять полились слезы.

– Останусь, если вы хотите. – От него веяло таким спокойствием, уверенностью, силой. Весь его облик убеждал ее, что на него можно положиться. И вдруг она почувствовала, что доверяет ему безоглядно.

– Я… да… я хочу, чтобы вы остались… и пожалуйста, зовите меня Тимми… – Переводя ей слова анестезиолога и объясняя, что будет происходить, он называл ее «мадам О’Нилл». Какое счастье, что она ему позвонила! Рядом с ней сейчас находится знакомый человек, она уже встречалась с Жан-Шарлем, ей рекомендовал его ее добрый друг в Нью-Йорке как прекрасного врача. Она знала, что находится в хороших руках, но все равно ей было страшно.

– Я здесь, Тимми, – сказал он, все так же держа ее за руку и твердо глядя ей в глаза своими сине-серыми глазами. – Теперь все будет хорошо. Я не допущу, чтобы с вами что-то случилось. Через минуту вы заснете. А когда проснетесь, я буду рядом с вами, – пообещал он с улыбкой. Как только она заснет, он выйдет и наденет куртку, брюки и колпак хирурга и будет присутствовать при операции, как обещал. Он всегда выполняет свои обещания, его больные знают, что он их не подведет, и Тимми сейчас это тоже почувствовала.

Вот анестезиолог наложил ей на лицо маску. Она все смотрела в глаза Жан-Шарлю, а он все продолжал говорить… несколько мгновений, и она заснула. Он быстро вышел из операционной, облачился в костюм хирурга, надел маску и стал мыть руки, невольно думая о женщине, которую сейчас начали оперировать, о том, как многого она лишила себя в жизни, чтобы добиться своего фантастического успеха, и вот теперь у нее нет ни единого человека, которому она могла бы позвонить в беде и который был бы рядом с ней и держал ее за руку. Когда она уходила в наркоз, он подумал, что никогда не видел таких печальных глаз и такого страха перед одиночеством. И еще ему показалось, когда он стоял рядом с ней, что держит за руку испуганного, всеми брошенного ребенка.

Как и обещал Жан-Шарль, все время, что длилась операция, он простоял возле Тимми. Все прошло удачно, хирург был доволен. Хирургическая бригада собралась уходить, ее повезли в послеоперационную палату, и Жан-Шарль Вернье пошел туда за ней. Он совсем ее не знал, три дня назад сердился на нее за упрямство и глупость, но сейчас он всем сердцем, всей душой, всем своим существом ощущал, что, кто бы она ни была, что бы ни происходило в ее жизни до этой ночи, он не может оставить ее одну. Кто-то должен быть с ней рядом. А кроме него, у Тимми никого нет. Ему открылось великое одиночество и великая неприкаянность ее души.

Когда она очнулась от наркоза в послеоперационной палате, то увидела его, он стоял рядом с ней. Она была еще словно в дурмане от транквилизаторов, которые в нее вкололи, но тотчас его узнала и улыбнулась ему.

– Спасибо, – еле слышно прошептала она, и глаза ее снова закрылись.

– Сладкого сна вам, Тимми, – тихо сказал он. – Завтра я к вам зайду. – И он бережно высвободил свою руку из ее пальцев.

Она уже снова крепко спала, и он вышел из палаты, попрощался с сестрами и спустился к своей машине. То, что он – ее лечащий врач и что за все время не отошел от нее ни на минуту, произвело на всех в хирургическом отделении сильнейшее впечатление.

Сам не зная почему, он испытывал к Тимми огромную жалость. По тому, как она смотрела на него ночью, он понял, что она много чего пережила в жизни и что радостного в этой жизни было мало. Сильная, энергичная женщина, которую знали все и которая так успешно управляла своей империей, не имела ничего общего с испуганным ребенком, которого он увидел ночью. Увидел, как много этому ребенку пришлось перенести и перестрадать, и его сердце откликнулось сочувствием и состраданием. Всю дорогу домой он думал о ней и смотрел, как над Парижем поднимается солнце.

А в клинике в Нейи Тимми спала крепким, спокойным сном. Сам того не зная, Жан-Шарль Вернье отогнал от нее демонов прошлого, которые слетелись к ней ночью, чтобы растерзать. А он увидел их в ее глазах, хотя и сам не мог понять, как это случилось.

Днем прооперированная Тимми лежала в постели и глядела в окно, и тут Жан-Шарль Вернье вошел к ней в палату. Он был в белом халате и со стетоскопом на груди. У него были свои больные в университетской больнице, где он работал, и он сначала посетил их, а потом уже поехал навестить Тимми в Американскую клинику в Нейи. Приехав, он сначала посмотрел ее медицинскую карту, расспросил сестер и узнал, что все идет хорошо. Они сказали ему, что она все еще спит, но утром проснулась в полном сознании и приняла совсем немного болеутоляющих препаратов. Он остался доволен. Ей кололи большие дозы мощнейших антибиотиков, чтобы побороть проникших в организм микробов, хотя он считал, что врачи очень быстро ликвидировали опасность заражения после того, как из прорвавшегося аппендикса хлынул гной. Да, ей было мучительно больно и страшно, но надо признать, что ей редкостно повезло, все могло сложиться во много раз хуже. Он внимательно понаблюдает за ней несколько дней, решил он, а потом она спокойно может вернуться к себе в отель. А пока он сам будет следить за ее состоянием, думал он, с улыбкой входя в ее палату. Всех своих больных он уже посмотрел и теперь может спокойно поговорить с ней, никуда не торопясь. Он сразу увидел, что она еще очень слаба, но выглядит гораздо лучше, чем можно было ожидать после вчерашних мучений.

– Ну что, Тимми, как вы чувствуете себя сегодня? – спросил он, внимательно глядя на нее своими серо-синими глазами. Какой у него заметный французский акцент! Она улыбнулась, обрадовавшись, что он назвал ее «Тимми». Она думала, что теперь, когда весь этот ужас остался позади, он вернется к прежнему церемонному обращению «мадам О’Нилл». И ей понравилось, как он произнес ее имя, – совсем на французский лад.

– Чувствую себя гораздо лучше, чем вчера. – Она смущенно улыбнулась. У нее болело все тело, шов словно горел огнем, но разве все это можно было сравнить с кинжальной болью, которую она испытывала ночью.

– Вам на редкость повезло, все могло кончиться гораздо хуже, – сказал он, садясь на стул, стоящий возле ее кровати, и потом только спросил: – Можно? – Он был сдержан и в то же время дружелюбен, и она все время помнила, как он держал ее за руку перед наркозом, когда она дрожала от страха. И ни на минуту ее не отпустил. И сейчас она увидела в его глазах то же участие, что и тогда.

– Конечно, – сказала она в ответ на его вопрос. – Я вам так благодарна за вашу доброту ко мне прошлой ночью, – проговорила она смущенно, взглянув своими зелеными глазами в его серо-синие. Они оба так ярко помнили, что он держал ее за руку. – На меня иногда нападает ужасный страх, – призналась она, сделав над собой усилие. – Он из далекого прошлого, из моего детства, вдруг просыпается, оживает, и я никак не могу его прогнать и тогда опять становлюсь пятилетней девочкой. Такое случилось со мной прошлой ночью, когда меня привезли в клинику, и я так вам благодарна, что вы меня встретили и все время оставались со мной. – Эти слова Тимми уже прошептала, глядя ему в глаза, потом отвела взгляд, а он спокойно смотрел на нее, сидя возле кровати на стуле. Нелегко ей было признаться ему, какой беспомощной она чувствует себя порой.