– Индейка, сливки и сахар! – выпалил я и прошел в кабинет Питерсона. Он сидел за столом на вращающемся стуле, положив ноги на подоконник. В комнате было душно – бурлил радиатор. На Питерсоне был темно-синий свитер с глухим воротом, и из-за своей приверженности моде он обливался по́том. Он смотрел в окно на падавший снег, на коленях его лежал открытый роман Дэшиелла Хэммета «Стеклянный ключ».

– Знаете, Купер, – сказал он, не глядя на меня, – от такой пурги, от такой вот по-настоящему дикой пурги в моей голове происходят странные вещи. Вам ясно, о чем я говорю? – Он поднял на меня взгляд, усмехнулся и тут же снова стал серьезным. – Я смотрю на весь этот снег и начинаю понимать, насколько ничтожны люди перед стихией. Я сидел и думал, действительно ли так важно найти того человека, который убил вашего брата… Какая, собственно, разница, черт возьми?! Что от этого изменится? Так или иначе, все мы когда-нибудь умрем.

– Но его-то убили, – заметил я.

Он кивнул. Поискал в карманах сигару, но не нашел.

– Элис, – позвал он, – у вас не осталось моих сигар?

– Нет! – крикнула она в ответ.

– О боже, – вздохнул он. – Вы сказали Элис, что будете есть?

– Да. Но мне показалось, вы пригласили меня в ресторан?

– Не в такую погоду, Купер, – ответил он, потирая глубоко сидящие глаза и одновременно поворачиваясь к столу, на котором громоздились папки, конверты, письма. – Надо быть ненормальным, чтобы выйти на улицу в этакую пургу.

– Вы говорили что-то об убийстве.

– Точно, говорил. Вашего брата отравили каким-то производным никотина. Я плохо разбираюсь в судебной медицине. Просто принимаю на веру слова специалистов. Но кто-то сделал это, причем перед самым вашим приездом. – Он поворошил бумаги на столе. – Я оказался совершенно прав в отношении коньяка. – Он поймал мой взгляд, провел пальцем вокруг ворота. – Ваш брат выпил очень мало. Следовательно, большую часть выпил кто-то другой.

Я сидел онемевший.

– Забавная маленькая деталь… – продолжал размышлять вслух Питерсон. – Проклятье! Хоть бы одна сигара осталась. У вас, случаем… да нет, вы курите трубку, верно?.. Таким образом, очень похоже, что тот, кто отравил вашего брата, – впрочем, не исключено: он мог отравиться и сам, хотя это мало вероятно, – пил коньяк вместе с ним, всыпал ему яд и потом все убрал со стола.

В дверях появилась Элис с подносом в руках и, поставив его на груду бумаг между нами, неслышно удалилась.

– Вы помните нашу вчерашнюю маленькую экскурсию в кухню?

Я кивнул.

– И что я вам показал там?

– Фужер и какой-то мусор, – ответил я, с трудом сдерживая раздражение от его невыносимого самодовольства, и уставился на фотографию на стене, изображавшую команду «Викинги Миннесоты». На другом фото был портрет негра-футболиста: огромная голова и обтянутые белой спортивной майкой широкие плечи. Надпись на фото гласила: «Олафу Питерсону от его друга Алана Пейджа».

– Совершенно верно, фужер и какой-то мусор. Так вот… вы давайте ешьте свой бутерброд, он вам не повредит. Может, не очень-то вкусный, но, во всяком случае, не отравленный. Так вот… Я обратил внимание на фужер, когда заглянул в шкаф, поскольку все остальные бокалы были покрыты пылью. Ясно? Только один тот фужер оказался чистым – кто-то, очевидно, вымыл его. Это и навело меня на мысль, что ваш брат пил коньяк не один.

Он вонзил зубы в бутерброд с индейкой и листочками салата и шумно отхлебнул кофе.

– Как я уже сказал, мистер Купер, подобного рода предположения – что могло быть и чего не могло – самая увлекательная сторона дела. Ненавижу охотиться за людьми, стрелять в них, сажать за решетку. Фу! Отвратительное занятие для человека… А теперь в отношении мусора, окурка сигары и пепла. Сигары обнаружены у вашего брата в кармане пиджака, так что они нам ни о чем не говорят, Но ясно одно: он не мог выкурить две сигары, сбегать вниз и выбросить окурки в мусорный бачок. В это трудно поверить, вы согласны? Следовательно, в спальне с вашим братом находился кто-то еще, кто тоже пил коньяк и потом постарался скрыть факт своего пребывания, спрятав свой фужер в буфет, предварительно стерев уличающие его отпечатки пальцев, а также выкинув содержимое пепельницы в бачок – две довольно жалкие попытки замести следы. Однако у этого второго, кто бы он ни был, не возникло, по-видимому, мысли, что кому-то придет в голову сомневаться в причине смерти.

Питерсон был прав. Бутерброд с индейкой по вкусу напоминал картон, но это было неважно. Меня больше занимало, как бы во рту не вскочили пузыри от чересчур горячего кофе. Манера Питерсона говорить заставляла меня забывать, что речь идет о моем брате. Я выудил из кармана пузырек с таблетками от головной боли, которые прописал мне доктор Брэдли, и попросил воды. Питерсон тут же позвал Элис.

– Голова все еще беспокоит?

– Да, немного.

– Это от напряжения. Но не мешает сделать рентген, так, на всякий случай. Эти проклятые травмы головы могут сказаться позже, спустя несколько дней, недель, а то и месяцев. Однажды меня ранили в голову, так потом целый год мучили приступы тошноты.

Элис принесла воду в картонном стаканчике, который тут же потек.

– Пейте скорее, – посоветовала она, – а то обольетесь.

Вода, как и следовало ожидать, оказалась тепловатой.

– Я только что разговаривал с Бреннером, – продолжал Питерсон. – Он сказал, что вы стали миллионером. – Ухмылка тронула его губы.

– Насколько я понимаю, вам это чувство знакомо, – заметил я не без ехидства.

– Ай да Купер! Один-ноль в вашу пользу. Впрочем, существует некоторая разница между моим новоприобретенным состоянием и вашим.

– Какая же?

– Мое не делало меня потенциальным убийцей.

Я поморщился:

– Не забывайте про мою голову и собственную теорию, что напряжение усиливает боль.

– Я говорю серьезно.

– А мне наплевать, серьезно вы говорите или нет, Питерсон. В высшей степени наплевать!

– Вы сказали, что не убивали своего брата. Теперь мне придется кое над чем задуматься.

– Держу пари, вы сейчас этим со мной поделитесь.

– Вы любите врать?

Я засмеялся, поскольку ничего другого мне не оставалось.

– Встаньте на мое место. Я не имею ни малейшего представления о ваших отношениях с братом. Может быть, вы его ненавидели, может, он был сукиным сыном, откуда я знаю? Но у меня есть точные сведения, что в вашей семейке была куча нацистов, и одному богу известно, что еще спрятано у вас в чулане.

– Не куча, а один нацист, – поправил я.

– Я также знаю, что вы находились в доме в то самое время, когда, по всей вероятности, был убит ваш брат. Теперь оказывается, что по завещанию вы после его смерти получаете целое состояние, что, вполне логично, ставит вас в положение первого подозреваемого в убийстве.