Вот так идея отъезда и была заронена в умы. А потом появилась идея Нивецкого замка, как весьма удобного места реабилитации и отдыха. Приехать туда Елене Андреевне по телефону предложил потрясенный новостью о том, что «никаких похорон не будет», Андрей Богданович Лесюк – тот самый, кто должен был встретить похоронный десант по ту сторону границы – на Украине.

Нивецкий замок, как узнал Вадим, тоже был на Украине – в Закарпатье, совсем рядом с новым строящимся горнолыжным курортом, о котором столько писали в газетах. И о котором кое-что слыхал Серега Мещерский, как-никак съевший собаку на туристическом бизнесе.

– Мне придется поехать с Шагариным и его вдовой, тьфу ты, с женой туда, – осторожно сообщил ему Кравченко. – Это распоряжение Чугунова.

– Куда?

– Через границу в Карпаты. А тебя я сегодня же вечером отвезу в аэропорт. Ты в Москву двигай.

– Нет. – Мещерский сидел в шезлонге на открытой веранде.

– Ты на себя в зеркало глянь. Зеленый вон весь, как трава. В Москву без разговоров!

– Ты на себя лучше в зеркало полюбуйся, Вадик, – Мещерский вздохнул. – В Москву я без тебя не поеду. Приехали вместе, вместе и уедем.

– Это может не день и не два занять. А как же твой бизнес?

– Я на фирму позвоню. Какое это может сейчас иметь значение? Мы стали свидетелями настоящего чуда. Ты хоть это понимаешь?

– Это просто уникальный медицинский случай. Летаргия. Мне доктор объяснил.

– Это чудо, Вадик. И оно произошло у нас на глазах. И знаешь что… у меня такое чувство – это только начало, пролог… – Мещерский чересчур уж сосредоточенно и серьезно вещал все это. – Это чудо не из разряда добрых чудес, хотя человек фактически воскрес. Словами я это не объясню, но я это чувствую. И одного я тебя во всей этой чертовщине не брошу.

– Ладно, что с тобой делать, – Кравченко усмехнулся.

– Кате позвони, пожалуйста. Я прошу.

– Сам лучше позвони. Скажи… мы задержимся на несколько дней.

Вслед за доктором Самойловым из Москвы спешно прилетел адвокат Шагарина и поверенный в его делах Павел Шерлинг. Он имел беседу с Еленой Андреевной, а затем вместе с ней на следующий день отправился в клинику Святого Микулаша. Вернулся Шерлинг до крайности взволнованный – пятна багрового румянца проступали на его скулах сквозь средиземноморский загар, пальцы дрожали, когда он прикуривал сигарету.

– Он сильно изменился, – таково было его первое впечатление. – Очень сильно изменился. Я видел его сквозь стекло. К нему в палату меня не пропустили. Врачи пока не разрешают разговаривать с ним. Говорят, что дополнительная эмоциональная нагрузка может вызвать шок.

Насчет Шерлинга у Кравченко сложилось впечатление, что этот загорелый, тщательно следящий за собой деляга-юрист с внешностью киногероя на вторые роли никак не может смириться с мыслью, что его патрон, Петр Петрович Шагарин, не умер. Не радость была написана на холеном лице Шерлинга, а растерянность и страх.

– Вот только сыграй в ящик, – хмыкнул Кравченко, делясь своими наблюдениями с Мещерским. – А потом попробуй восстань из мертвых. И твой адвокат скажет тебе, что все это незаконно.

Следующие два дня тянулись медленно и неопределенно. Кравченко регулярно звонил Чугунову, докладывая ситуацию. На вилле было тихо. Елена Андреевна все время проводила в клинике. Сына Илью она туда не пускала. Да он, насколько Кравченко успел заметить, и не рвался увидеть очнувшегося от летаргии отца.

Кравченко слышал разговор мальчика с доктором Самойловым. Илья спрашивал, кто такие Танат и Морфей, на которых так любил ссылаться в своих рассуждениях доктор. Вечером Илья сидел в гостиной на диване и читал антологию греческих мифов на английском, за которой специально посылал в книжный магазин шофера Анджея. Кравченко видел, что мальчишке крайне не по себе.

– С твоим отцом все будет хорошо, – сказал он (надо было хоть как-то успокоить пацана, до которого в этом богатом доме никому не было дела). – Летаргия – это просто болезнь, греческие выдумки тут ни при чем.

На третий день – по идее, ничего такого не должно было случиться, но вот случилось – Елена Андреевна сообщила, что забирает мужа из клиники.

– Мы не мешкая уезжаем отсюда, – объявила она Кравченко. – Вадим, свяжитесь с Василием Васильевичем, сегодня утром я с ним беседовала по телефону. Вы с вашим напарником поможете нам.

– Мы приехали именно за этим, Елена Андреевна, – сдержанно ответил Кравченко.

– Ну и хорошо. По крайней мере, есть на кого положиться в трудную минуту. – Она посмотрела на него и отвела взгляд в сторону. Он понял: она тоже не может забыть то, что им обоим довелось увидеть в ту ночь в подвале. После паузы она продолжила: – Помните, Вадим, речь шла об Украине? Туда мы и отправимся. Там есть одно место, которое рекомендуют наши друзья, – тихое место в горах. Целебный курорт. Там мы поживем пару недель, пока он… пока мой муж не оправится окончательно от… – она махнула рукой, не в силах продолжать.

– Мы с другом целиком в вашем распоряжении, – склонил голову Кравченко.

Вот так все и произошло здесь, в Праге, на этой вилле, которую всем им скоро предстояло навсегда покинуть.

Сергей Мещерский вместе с Павлом Шерлингом смотрели в гостиной по спутниковому телевидению российский канал – в новостях сообщали о новых требованиях генпрокуратуры по экстрадиции «лондонских» и прочих «сидельцев». После фамилии Березовского сразу же была названа фамилия Шагарина.

После передачи Шерлинг начал нервно звонить в Киев. А Кравченко было поручено ехать в тот самый городок Мельник с его аэродромом – туда должен был прибыть из Киева частный самолет. Кравченко забрал Мещерского с собой. Таким образом, самое главное событие – возвращение Петра Петровича Шагарина из клиники – прошло без них. К счастью. На аэродроме с ним – живым – встретиться лицом к лицу было все же намного легче. И даже на минуту забыть про тот подвал, про ту больничную каталку и ту простыню, покрывающую нечто .

С аэродрома Сергей и позвонил Кате в Москву. Слов описать все с ними происходящее он так и не подобрал. Сказал просто, что из Чехии они через Словакию едут на Украину в Закарпатье, куда по «каким-то срочным делам посылает Вадика его босс Чугунов».

Катя подавленно молчала. Она не спросила: «А когда же вы вернетесь?» В другой раз Мещерский огорчился бы, но на этот даже был рад – по мобильнику на аэродроме под рев авиамоторов рассказать Кате всю правду было невозможно.

После двух часов непрерывных занятий спина деревенеет, плечи наливаются свинцовой тяжестью, однако надо продолжать играть. Если прерваться, усталость окончательно победит тебя, слабость и боль в теле сломят твой дух. Надо продолжать заниматься, играть упражнения на беглость пальцев, следуя заданному ритму, оттачивать виртуозность техники исполнения. И очень скоро, как в марафоне, у тебя откроется второе дыхание. Воля и дух заставят тело, презрев усталость, снова стать послушным, покорным придатком смычка и скрипки в твоих руках.