— И всё же твой брат не нуждается в сожалении, — вздохнула я. — Он уже большой мальчик и сумеет защитить свой капитал от посягательств меркантильных девиц. Сейчас девушки действительно хотят встретить обеспеченного мужчину. С лица воды не пить.

Весь день я провалялась в своей комнате, чередуя сон с различными мыслями, которые с каждой минутой всё больше и больше заполняли мою голову. Мне всё время мерещился Пашка. То он сидит на скамье подсудимых и ждёт вынесения приговора… То ходит по камере, заложив руки за спину, и ненавидит меня за то, что я так бесчеловечно с ним поступила. Его изнуряют собственные метания, и он сожалеет, что согласился взять вину на себя. Пашка начинает привыкать к отсутствию воздуха и нормальных продуктов, к тому, что в камере нет часов, но все осуждённые знают, который сейчас час. Он привыкает к клопам, вшам, отсутствию естественного света и к тому, что в камере много туберкулезных больных.

Почувствовав, как от сумасшедшего нервного напряжения мне начинает не хватать воздуха, я встаю с кровати и выхожу во двор, чтобы больше не чувствовать головокружения и пульсации в висках.

Качающаяся на качелях Лада отрывается от чтения, кладёт на столик рядом книгу и откровенно зевает.

— Свет, если ты неплохо себя чувствуешь, может, съездим в город, посидим где-нибудь в кафе или прошвырнёмся по магазинам? — предложила она и ещё раз зевнула от скуки. — А то здесь прямо хоть волком вой.

— Поехали, — согласилась я на заманчивое предложение. — Только заедем ещё в одно место.

— Легко, — обрадовалась Лада и пошла в гараж выгонять свой «кабриолет».

Как только я села в невероятно красивый салон и откинулась на кожаное белоснежное сиденье, то почувствовала состояние нетерпеливого ожидания и, взлохматив волосы, подняла руки навстречу ветру.

— Ух ты, как классно!

Лада махнула охраннику, чтобы открыл нам ворота, и поправила на носу очки.

— Куда едем? — оптимистично поинтересовалась она. — Сначала в твоё или моё место?

— Лучше сначала по моим делам.

— А далеко?

— Я покажу дорогу.

— Это какой-то супермодный магазин, которого я ещё не знаю?

— Нет. Это СИЗО.

— Что?

— Следственный изолятор, — невозмутимо ответила я.

— А что нам там делать? — сморщилась Лада.

— Передачку нужно передать.

— Кому?

— Моему мужу.

— А он у тебя что, сидит?

— Сидит.

— Надо же…

Энтузиазм у Лады заметно поубавился. Само слово СИЗО наводило на неё уныние и явно вводило в ступор. Попросив её остановить машину у аптеки, я скупила почти все презервативы, сунула их в пакет.

— Смотри, скупила почти все, что есть, — похвасталась я Ладе.

— Это презервативы, что ли?

— Они самые.

— Куда тебе столько?

— Не мне, а мужу. Я их как карамельки и бульонные кубики распечатаю и передам ему полный пакет, — заговорила я взволнованно. — И пусть кому-то передают сало, кому-то чеснок и лук, а я передам презервативы. Вот так! Для него это второй хлеб.

— Света, я к СИЗО отношения не имею, но и я знаю, что туда презервативы передавать нельзя. Их не примут. Тебя только в очереди опозорят. Этим всё и закончится. Не нужно этого делать.

— Я денег дам, чтобы их передали.

— Не возьмут. — Лада выхватила у меня пакет и выбросила его из машины.

Открыв рот от изумления, я ничего не успела сказать и от неожиданности не знала, как себя вести дальше.

— Что ты себе позволяешь? — только и смогла сказать я.

— Послушай, нужно уметь подавлять в себе ненависть. Ненавидя, мы опускаемся ниже человеческого уровня. Если твой муж сделал тебе очень больно, ты лучше к нему не ходи и ничего не передавай. Не опускайся ты до подобного. Ты же знаешь, их не примут. И даже если бы приняли, они ему не нужны.

— А я, между прочим, ребёнка потеряла! — прошептала я и заревела.

Лада остановила «кабриолет» у первого попавшегося летнего кафе, мы вышли и заказали вино.

— Понимаю, что спиртное для тебя сейчас ой как нежелательно, но я всё же хотела, чтобы ты выпила бокальчик и взяла себя в руки. Твой муж уже и так наказан. Он сидит. — Лада затянулась тоненькой сигаретой. — Что бы ни натворил твой супруг, у тебя не должно быть к нему ненависти.

— А что у меня должно быть?

— Безразличие.

— Я что, железобетонная? Я живой человек с нормальными, живыми человеческими эмоциями.

— Твоя горячая ненависть — не самый лучший союзник. От неё сносит башню. Как бы тебе не было тяжело, ты должна научиться её подавлять. Жизнь ненавидящего человека нельзя назвать нормальной.

— Лада, у меня есть причины ненавидеть, — стояла я на своём и потягивала вино. — Ненависть как любовь. Пока её не почувствуешь, не поймёшь.

— Я считаю, ненавидеть надо только того, кого боишься. К людям слабым возникает презрение. Ненависть — это изощрённая сторона задавленной любви. Постарайся его простить.

— Лада, ты о чём? — покрутила пальцем я у виска. — Ты в своём уме? Есть моменты, за которые не прощают.

— Например?

— Например, когда тебе сделали очень больно или просто нагадили в душу.

— И всё же мне кажется, ты ещё любишь своего мужа и, наверное, именно поэтому ненавидишь его всё больше и больше.

После кафе Ладка постаралась сделать всё, чтобы я отвлеклась от негативных мыслей и прекратила думать о самом худшем. Ладке нравилось моё общество, потому что по приезде на родину она всегда маялась от скуки и душевной пустоты. Её основным и любимым занятием были прогулки по магазинам.

Конечно, ничто не приносило Ладе столько удовольствия, как миланский шопинг, но под настроение она любила побродить и по магазинам в Москве. Её вдохновлял сам процесс выбора красивых вещей. Я таскалась по магазинам вместе с Ладой и думала, какая же она молодчина, что не позволила мне поехать в СИЗО и выставить себя на посмешище вместе с этими проклятыми презервативами.

Вечером мы поужинали в одном замечательном ресторане и вернулись в загородный дом. Когда охранник открыл нам ворота, на улице уже было темно, но разноцветное уличное освещение создавало особую притягательную и даже таинственную атмосферу.

— А Серёга уже на месте, — обрадованно произнесла Лада и выключила двигатель. — Что-то он сегодня рано вернулся. Обычно приезжает намного позже.

Мы зашли в дом и тут же наткнулись на заметно подвыпившего Сергея. Он сидел у камина в белоснежной рубашке, расстегнутой до самого пояса, пил виски со льдом и курил, как паровоз. На полу, рядом со стулом, валялись пиджак и галстук.