— Не слышно, когда наступление будет? — Ломову хотелось перевести разговор на другую тему.

— Скоро, — ответил Великанов, поправляя очки. — Сегодня с командиром роты решали вопросы подготовки к наступлению. Да, забыл сказать, в бригаду большое пополнение прибыло. Мы теперь процентов на двести укомплектовались.

В палату вошла сестра-хозяйка. Великанов помог Ломову одеться, и они торопливо, чуть ли не бегом, вышли из стационара.

…Клуб бригады находился за штабом, в стороне от других землянок. Около входа в клуб росла кривая одинокая берёзка. Она как бы специально была посажена здесь в мирное время, чтобы прохожий брался за неё рукой, поднимаясь по каменным уступам. От рук на белой коре образовалось тёмное кольцо. Берёзка кланялась своими ветвями прохожим, теряя ещё зелёные листья.

На земляном полу клуба в пять рядов стояли скамейки, за ними шли сидения из торфа. Пришли бригадные разведчики, автоматчики, сапёры, офицеры штаба. На низкой сцене стоял стол, накрытый красным полотном. Часто стучал смонтированный недавно моторчик, слабо горели лампочки.

Растокин заканчивал вручение наград. Раздавались звонкие аплодисменты.

Ломов с Великановым сели на свободные места около входа. И не успели ещё осмотреться по сторонам, как Сергею послышалось, будто назвали его фамилию.

— Иди, чего сидишь, комбриг ждёт, — Великанов подтолкнул растерявшегося Ломова.

Сергей встал и неторопливо пошёл к сцене. Он остановился около комбрига и, когда услышал поздравление с наградой орденом Красного Знамени, почувствовал, как учащенно забилось сердце и кровь прилила к лицу. Аплодисменты прокатились по низкой землянке. Ломов сошёл со сцены. Он смотрел на присутствующих, но лица расплывались.

Ира Вахрушева с застывшей улыбкой наблюдала за Сергеем, хотела, чтобы он заметил её, сел рядом. Девушка даже чуть привстала со скамейки, но Ломов, растерянный и счастливый, прошёл в конец клубной землянки и сел рядом с Великановым.

Внезапно голоса и аплодисменты смолкли. Больно сжались сердца моряков, когда Растокин зачитал приказ о посмертном награждении матросов, погибших в бою. Все встали. В эту минуту вспомнили многих, кто отдал жизнь за Родину.

…Над сценой с потолка спустили белое полотно, натянутое на водопроводную трубу. Матросы нетерпеливо ожидали начала кинокартины. Ира порывисто встала, прошла между скамеек и села рядом с Ломовым.

— Поздравляю, Сережа! — радостно сказала она и близко придвинулась к нему.

Прошло три дня. На рассвете вахтенный доложил Ломову:

— Товарищ лейтенант, в заливе, недалеко от немецкого берега, горит транспорт.

Все вышли из землянки на сопку. Ломов смотрел в бинокль на море, где сквозь стену дыма пробивались языки пламени. Чёрные клубы гари тянулись к небу, застилали горизонт.

— Коробка не немецкая, вроде союзников, — сообщил Громов, стоящий на вахте.

— Тоже мне сигнальщик. Чего же тогда немцы её прикрывают-то? — спросил Борисов.

— Странно, конечно, — мичман Чистяков опустил бинокль. — Если немецкий транспорт догорает, почему наши катерники спасают людей? Если транспорт союзников, как он, во-первых, попал туда? Во-вторых, почему его прикрывают немецкие батареи?

— Как почему? Не дают спасти людей.

— Почему же они не сделали по транспорту ни одного выстрела?

— Чего же по нему стрелять-то, когда он вот-вот затонет.

— Опознавательные знаки какие были? — спросил Ломов у вахтенного.

— Шли без опознавательных. Но я же знаю типы транспортов союзников, — обиженно ответил Громов.

— Катерники небось «языков» подбирают, — пошутил Борисов.

Снег таял. Со стороны «большой земли» поднималось багровое зарево. Оно будто принесло с собой оттепель, окутав туманом лощины. Оживали застывшие листья. Они искрились капельками воды, желтели. Стаей пролетели синицы.

— Да, скучный у них там разговор, — сказал Ерошин, присаживаясь около Чистякова и Ломова. — Вам, товарищ мичман, не приходилось тонуть в море, вот так? — он показал рукой в сторону горящего корабля.

— Не привелось.

— А я дважды испытал, весёлый разговор получился. И, знаете, второй раз, как-то не страшно было… Да-а… Вот смотрю на них и представляю, вроде я там. Даже вкус воды ощущаю.

Чаще загрохотали немецкие батареи. Катера, маневрируя, шли к полуострову под прикрытие отвесных скал, выступающих в море.

— Недолёт!

— Эх! Смотрите, куда бьёт!

— По треске целит. Там много её. Давай, давай, не промахнешься! — восклицали матросы.

Из штаба бригады вышли пять человек; среди них Ломов узнал Антушенко. Они скрылись в сопках, направляясь к заливу. Ломов и находящиеся с ним матросы тоже быстрым шагом пошли к заливу.

…С торпедных катеров первыми сошли двое в гражданском платье, за ними пять матросов, среди которых было два негра. Они улыбались, довольные тем, что спасены и снова на земле.

Антушенко вышел навстречу. Морские пехотинцы полукольцом стояли у берега, смотрели на спасённых. Первым шёл высокий и худой мужчина в светлом костюме, испачканном в мазуте. Розовый шрам пересекал его правую щеку и верхнюю губу, придавая лицу озлобленное выражение. Подняв руку над головой, мужчина приветствовал собравшихся на берегу.

— Дорогим нашим спасителям большая благодарность, — сказал он по-русски, опустив голову.

— Здравствуйте. С кем имею честь говорить? — спросил Антушенко.

— Мы… Я коммерсант — Ланге. А это корреспондент газеты «Утренняя звезда» — Стемсон.

Солидный, с болезненно жёлтым лицом, корреспондент улыбнулся и поднял руку.

— А эти, — Ланге кивнул головой, — оставшийся экипаж американского судна «Т. А.» Я и Стемсон были пассажирами. И надо случиться такому несчастью: заблудились, испугались русских торпедных катеров, думали — преследуют немцы. Да тут ещё на транспорте возник пожар… Трудно простить капитану, но Бог судья ему на том свете, — Ланге, скрестив руки на груди, уставился на небо, потом достал носовой платок, провёл по глазам, хотя слёз не было. К нему подошёл раненый негр и по-английски пробасил:

— Прошу, передайте нашу благодарность русским…

— Ол-райт, — не дослушал его Ланге и, обращаясь к Антушенко, сказал: — Негр не говорит по-русски. Он просит передать благодарность…

Антушенко остановил жестом Ланге, подал негру руку и спросил по-английски:

— За что вы благодарите?

— За спасение… — ответил негр. В больших глазах его блеснули слёзы. Две струйки побежали но тёмно-коричневому лицу.

— Товарищи матросы, помогите спасённым добраться до штаба бригады, — распорядился Антушенко, а сам направился к катерам.