Когда я уже стану зарабатывать сам, чтобы вырваться из-под этой опеки! Даже завидую мажорке. Она немного старше меня, всего на пять лет, но уже самостоятельный человек. Байк, квартира, любовник. Полный набор! Ах, да, ещё очень богатый «папик». Думать так о собственном отце неприятно, только это не моё слово – Максим. Все-таки гадина она редкая. С моим папашей любовь крутит, а за его спиной…

Вот где совесть у мажорки? Хотя какая у таких, как она, может быть совесть? Она её продала вместе с душой за деньги. Всё равно ей завидую! Мне-то кому бы продаться, чтобы столько иметь? И работать не надо – сиди себе на чужой шее. Хотя нет. Я и так уже слишком давно этим же и занимаюсь. Свободы хочу. Независимости. Но придется учиться, ждать и терпеть. Отец же обещал меня главой своей компании сделать когда-нибудь.

Мысли плавно переводят меня к Максим. Я представляю, как мы будем ехать с ней. Сначала на машине, потом на самолете лететь много-много часов… И всё это время она будет рядом. Такая близкая, но в то же время недосягаемая. Я закусываю нижнюю губу. У меня внизу кое-что стало напрягаться от одного представления, как мажорка будет рядом со мной, и я смогу протянуть к ней руку…

Глава 10

– Здорово, Сашок! – весело кричит мне мажорка утром следующего дня, когда я, собрав сумку с вещами и получив строгое напутствие от моей строгой профессорской маман, которая повторила всё, что было сказано накануне, вышел во двор нашего академического дома.

Сашок? Откуда мажорка знает, что я такое обращение к себе ненавижу всей душой? Неужели ей отец об этом сказал? Ну, лежали они такие расслабленные в постели, и папенька своей любовнице на вопрос «У твоего сына есть вариант имени, которое он терпеть не может, хочу его побесить. Подскажи, а?» отвечает «Да, конечно, он с ума сходит, когда его зовут Сашок».

Я как представил эту картину, аж кулаки со злости сжал. Так захотелось двинуть Максим по её не в меру ухмыльчивой физиономии, что пришлось приложить немало силы воли, чтобы сдержаться. Она все-таки девушка. Но руки-то как чешутся! Так и вмазал бы! Ничего, будет и на моей улице праздник. Когда-нибудь. В конце концов, отец сказал, что я наследник его состояния. Вот будут у меня деньги и власть, я эту Максим в порошок сотру и в унитаз спущу за все свои обиды.

А мордаха у неё ухмыльчивая. Нет-нет, я не ошибся. Моя матушка профессор филологии. Потому я правильно выразился. Не улыбчивая. Есть разница между двумя эмоциями. Первая – это стёб, издёвка, сарказм. Вторая – по большей части добрая. А у неё откуда доброта? Язва натуральная.

– Твоими молитвами, – бурчу в ответ.

– Я атеистка! – смеется мажорка в ответ. Ну, какое чудесное открытие! Как же я сразу-то не догадался! «Таким, как ты, нужна лишь одна вера – в бабло», – подумал мрачно.

Молча сажусь в такси на заднее сиденье. Максим расположилась впереди, рядом с водителем. Двери закрываются, мы уезжаем. «Это тебе очень повезло, что рядом не села, хамка, – думаю, глядя ей в аккуратно подстриженный затылок. – А то бы много чего услышала». Кривлю рот: не нравится её прическа. Под мальчишку сзади, а спереди то ли каре, то ли… Челка, короче, длинная. Максим её постоянно поднимает, та опускается. Или головой взмахивает, чтобы с глаз волосы убрать. Виски острые и торчат, как две стрелочки. Глаза подведены, губы ярко накрашены в какой-то темно-вишневый цвет. «Боевая раскраска, как у папуаски», – оцениваю её облик. Но где-то в глубине души понимаю, что меня это заводит. Как и её узкие джинсы, плотно обтягивающие классную фигуру. И всё остальное, весь её облик… А попка! «Стерва», – мелькает в голове, и потом стараюсь смотреть только в окно.

* * *

– Летать не боишься, сынуля? – издевательски интересуется мажорка, когда стюардесса заявила, что наш самолет – огромный авиалайнер с тремя рядами пассажирских кресел – готовится к взлету, и надо пристегнуть ремни безопасности.

– Нет, – отвечаю, не глядя на Максим.

– Вот и молодец. И слава богу, а то пришлось бы всю дорогу наблюдать, как ты бумажные пакетики наполняешь.

– Какие еще пакетики?

– С названием авиакомпании, – ухмыляется мажорка. Я не понимаю, о чем говорит. Она достает такой пакет из кармашка на сиденье напротив, раскрывает его и делает вид, что блюет.

– Коза, – шепчу злобно, но тихо, чтобы не услышала. – Чтобы ты сама в этих пакетиках утонула.

Самолет выруливает на взлетную полосу, разгоняется, и я с интересом наблюдаю, как внизу стремительно уменьшается Москва. За этим процессом смотреть долго не приходится – сегодня низкая облачность, утром накрапывал дождик, и потом лайнер, взмывая всё выше, углубляется в серый туман, словно ныряет в него. Я знаю, что это не продлится слишком долго, ведь раньше уже летал, и впервые – когда мне был годик. Мама рассказывала. К каким-то родственникам она со мной отправилась.

«Молодая была, наивная», – пояснила она свой поступок. Рассказала, что во время полета с самолетом возникли какие-то неполадки. Стюардессы несколько раз довольно быстро прошли из одного конца салона в другой, лица у них при этом были крайне встревоженные. Да и самолет изрядно потряхивало. Пассажиры принялись перешептываться, нервно глядя в иллюминаторы.

– Было ощущение, что он вот-вот рассыплется. Мне стало дурно, я без сил откинулась на кресло, – сказала мама.

– А я что делал?

– Вызывал симпатию и удивление своей отвагой, – улыбнулась мама.

– Как это?

– Я почти отключилась, так мне стало плохо. Ты же слез на пол и давай ползать по салону. Я вижу, но у меня всё плывет перед глазами, а пассажиры, видя эту сценку, кто смеется, кто меня отчитывает: «Мамаша! Следите за ребеночком!», «Мамаша! У вас малыш убежал!» Тут самолёт трясет, как в лихорадке, а некоторым надо меня повоспитывать.

– Что было дальше?

– Стюардесса тебя подняла, отряхнула, отнесла обратно. Дала мне какую-то таблетку, я пришла в себя, и остаток полета ты мирно спал у меня на руках, – ответила мама.

Да, теперь, если я ползать по салону стану, рейс развернут обратно, сочтя пассажира умом тронутым. И придется моему отцу потом платить огромный штраф. Ах, как же все-таки приятно быть маленьким! Сидел бы сейчас