– Барятин, – повторил Саввушка задумчиво и вспомнил напутствия матери. – А он профессор?

– Какой еще профессор? – рассердился алкаш. – Я тебе говорю – граф.

Старик иногда выходил во двор, с дворником он всегда здоровался и шел в ближайший магазин за кефиром и хлебом, но даже допотопная авоська в его руках казалась чем-то почтенным, и неторопливо шествующий с посохом по двору он внушал благоговение.

Долгое время Саввушка не решался к нему подойти, но однажды, пересилив смущение, приблизился и робко спросил:

– Простите, а вам ничего не говорит имя Настасьи Васильевны Ковановой?

Старик задумался, потом пристально поглядел на юношу и отчетливо произнес несколько скрипучим голосом:

– Если мне не изменяет память, так звали одну очень славную женщину, с которой я имел удовольствие познакомиться когда-то в Белозерске.

– Это моя мама, – пролепетал Саввушка, убитый внезапной мыслью, что в этой телогрейке и с лопатой в руках он выглядит форменным пролетарием и каким же надо быть нахалом, чтобы побеспокоить столь почтенного человека.

Однако старик оживился, и его хмурые глаза потеплели:

– Вот как? Где же она живет теперь? Я ведь пытался ее тогда разыскать.

– В Воркуте.

– Мне кажется, это не самый удачный переезд, – пробормотал старик, вздрогнув. – Во всяком случае, мне это место знакомо не с лучшей стороны.

Но этих слов Саввушка уже не расслышал. Название города «Белозерск» произвело на него какое-то странное впечатление, он точно что-то вспомнил, расслышал в своих детских воспоминаниях и спросил:

– Вы случайно не знаете, кто мой отец?

– Нет, – ответил Барятин односложно и, помолчав, добавил: – Вы, юноша, не откажете мне в любезности, если я приглашу вас сегодня ко мне зайти?

– Нет, – сказал Артем Михайлович, – очень сожалею, но я не могу позволить вам заниматься у человека, который давно уже нигде не работает.

– Но почему? – воскликнул Савва. – Какая вам разница? Он же знает все равно больше, чем любой из здешних профессоров.

– Нет, – повторил Тёма, – существует порядок, и я должен его придерживаться. Я вам предлагаю, молодой человек, гораздо лучшее, и мне странно, что вы не хотите этого оценить.

– Я думал раньше, – сказал Савва дрожащим голосом, – что вы мне не откажете. Все говорят, что вы справедливый человек, а вы просто чего-то боитесь. Если я не получу разрешения, то заберу документы.

Он ушел, и Артем Михайлович по старой своей привычке прижался горячим лбом к холодному и не дребезжащему больше стеклу. Бог ты мой, что за проклятье над ним тяготеет и почему повсюду его преследует этот наверняка выживший из ума старик, отнявший когда-то покой и радость собственных удач, а теперь отнимающий сына. Нет, пусть лучше он действительно заберет документы и исчезнет навсегда, чем станет выматывать душу. Пусть исчезнут они оба.

Дверь снова отворилась, и в кабинет вошел инженер.

– Ну что вам еще? – спросил Тёма грубо.

– Артем Михайлович, мне только что попался в коридоре наш общий знакомый. Он был, кажется, чем-то сильно расстроен.

– А вы караулили, что ли?

– Нет, – пожал плечами инженер, – у меня просто хорошая память на лица.

– Вот и шли бы вы со своей хорошей памятью шпионов ловить!

– Артем Михалыч, – сказал инженер, не обращая внимания на раздраженность декана, – я догадываюсь, о чем просил вас юноша, и полагаю, никаких оснований отказывать ему нет.

– Да вам-то что? – взорвался Тёма. – Что вы вечно суете нос куда не просят? Это мое дело, понимаете, мое.

– Было б это только ваше дело, я бы и не вмешивался.

– Все равно, – повторил Тёма упрямо, – согласия своего я не дам.

– Артем Михайлович, – усмехнулся инженер, – хотите, я вам сказку одну напомню. Подарили одному человеку сундучок со всяким добром и велели раньше времени не открывать, чтоб добро его не разбежалось. А он не послушался – открыл, а как собрать, не знает. И помог ему другой человек, а за это потребовал помните что?

– Послушайте, – простонал декан, – вы мне с вашими шутками – вот уже где сидите! Ну, объясните вы мне, что вам нужно? Мы что, ракеты производим, подводные лодки строим, тайны храним государственные? Что вы тут вообще делаете? Оставьте мне хоть что-то!

– Давайте так договоримся, – ответил инженер уклончиво, – мы вашу просьбу выполнили, выполните и вы нашу. И позвольте дать вам один совет. Я вашего сына немного знаю, хоть и заочно, и уверяю вас: так вы ничего не добьетесь – только хуже сделаете. А вот если уступите, он ваше великодушие оценит. Не сейчас, так позже.

– Что же, – произнес Тёма с горечью, – стало быть, мало вам меня, теперь еще и Савва потребовался. Тогда совет за совет. Напрасно вы его к Барятину отпускаете. Ничего у вас потом не получится.

– Вы нас недооцениваете, – засмеялся инженер и вышел.

И для Саввушки наконец начался настоящий университет, так же сильно отличавшийся от того, куда он ходил прежде, как этот дом отличался от общежития. Он приходил теперь с утра, убрав участок, в барятинскую библиотеку, и старик часами рассказывал ему о том, о чем когда-то говорил в переполненных аудиториях. Дом был полон книг, те, что не помещались на полках, лежали на полу в каком-то невообразимом беспорядке, но профессор моментально находил нужную, и Саввушка читал до посинения.

Перед ним открывался какой-то иной мир. С каждой новой книгой, с каждым днем шаг за шагом он погружался в зыбкую древность, и из отъявленного шалопая мало-помалу стал превращаться в закоренелого любомудра и книжника. Он и сам не подозревал в себе такого сильного, ненасытного желания как можно больше понять и узнать. В нем точно проснулась та детская, казалось, совсем угасшая способность учиться легко и играючи, и даже профессор поражался тому, с какой страстью и скоростью учил его ученик древние языки, копался в летописях, что-то сопоставлял, задавая все новые и новые вопросы и пытаясь сам найти на них ответы. Все было интересно ему, бередило ум и душу, и огромная, до этого совсем неизвестная страна с ее веселым и спокойным народом, с тысячью ее монастырей и городов, с плавной сменой месяцев и лет, прерываемых войнами и голодом и снова возвращающихся к мерному ходу, стала его родиной.

За этими занятиями прошло почти два года, и это было самое счастливое время в его жизни. Летом он много ездил: на Соловки, в Устюг, в Каргополь, в старообрядческие деревни на Печору, и всюду у профессора находились знакомые, дававшие Саввушке кров. Казал ось, существовало какое-то удивительное братство барятинских учеников, и Савва с радостью чувствовал, что и он принадлежит к этим людям.

В одну из таких поездок они отправились с Барятиным вместе. Сперва добрались до Кириллова, а назавтра оказались в городке на берегу огромного озера. Городок был тихий, просторный, он спускался к самой воде террасами; в центре, окруженном земляными валами, стояли торговые ряды, соборы, монастырь. Они бродили там целый день, а к вечеру забрели в предместье. Старик указал Саввушке на двухэтажное здание на пригорке и сказал: