– Давайте предположим, что вы в Вашингтоне услышали, что какую-то из ваших секретарш видели выходящей с территории русского посольства. Что бы вы с ней сделали?

И человек из Госдепа ответил:

– Как что? Я бы ее немедленно уволил.

– Вот видите, – прокомментировал сотрудник посольства. – Так, может быть, и русские чувствуют то же самое?

Генерал Смит, американский посол, любезно пригласил нас на обед. Мы поняли, что это интеллигентный и осторожный человек, который отчаянно пытается сделать все, что может, для развития отношений между двумя странами. Надо признать, что его деятельность сталкивается с большими трудностями. Для представителей дипломатических служб иностранных государств здесь действуют те же ограничения, что и для корреспондентов. Им не разрешается покидать Москву, передвигаться по стране, их доступ в дома русских крайне ограничен. Не то чтобы это было открыто запрещено, но их просто не приглашают. Если же американское посольство приглашает русского, то обычно происходит вот что: он или «заболевает», или вдруг становится «очень занят», или «уезжает из города». Это печально, но это правда. И столь же печально, что в определенной степени то же самое происходит в Америке.

У нас сложилось мнение, что русские – это худшие в мире пропагандисты, что у них самые скверные специалисты по связям с общественностью. Возьмем, например, иностранных корреспондентов. Обычно газетчик едет в Москву как «посол доброй воли» с желанием увидеть и понять, что происходит. Но тут он сразу же попадает под всякие ограничения, из-за которых просто не в состоянии выполнять свою работу газетчика. Постепенно у него меняется настроение, и он начинает ненавидеть систему, причем не систему как таковую, а систему как препятствие для своей работы. Нет способа быстрее настроить человека против чего бы то ни было! В конце концов этот газетчик начинает злиться и нервничать, потому что он оказывается не в состоянии делать то, ради чего его сюда прислали, а человек, который не в состоянии выполнять свою работу, как правило, начинает ненавидеть причину своего бездействия. Служащие посольства и корреспонденты чувствуют себя одинокими, отрезанными от остального мира; эти люди живут «на острове посреди России» – неудивительно, что они становятся необщительными и желчными.

Данное отступление об аккредитации при МИДе вставлено в эту книгу для того, чтобы восстановить справедливость в отношении постоянных московских корреспондентов. Получилось так, что у нас была возможность делать многое из того, что им делать не разрешается. Но если бы в нашу работу входила, как у них, передача новостей, то мы бы тоже попали под опеку МИДа и не смогли выезжать из Москвы.

ВОКС предоставил нам переводчика! Это было для нас очень важно, поскольку мы не могли даже прочитать уличные вывески. Наш переводчик оказался молодой миниатюрной и весьма симпатичной девушкой с отличным английским языком. Она была выпускницей Московского университета, где специализировалась по американской истории. Девушка оказалась целеустремленной, сообразительной и упорной. Ее отец был полковником Советской Армии. Она очень помогла нам – и не только потому, что досконально знала город и хорошо справлялась с делами, но еще и потому, что из разговоров с ней можно было представить себе, о чем думают и что говорят молодые люди, по крайней мере, в Москве.

Ее звали Светлана Литвинова[9]. Ее первое имя произносилось на английском как Суит-Лана, Сладкая Лана, и это так нам понравилось, что мы попытались распространить этот прием на другие имена; получилось: Суит-генерал Смит, Суит-Гарри Трумэн и Суит-Кэрри Чапман Кэтт, но они как-то не прижились. Единственным, кому подошло новое прозвище, оказался Джо Ньюман, и Суит-Джо Ньюман стало его постоянным именем в наших узких кругах. Для нас он до сих пор Сладкий Джо.

Суит Лана оказалась просто динамо-машиной с неиссякаемой энергией и потрясающей эффективностью. Она вызывала для нас авто. Она показывала нам все, что мы хотели посмотреть. Это была маленькая решительная девушка, и ее взгляды были такими же радикальными. Она ненавидела современное искусство во всех его видах. Абстракционисты – это «американские декаденты»; экспериментаторы в живописи – это тоже декаденты; от Пикассо ее тошнит; даже безумную фреску в нашем номере она назвала «образцом декадентского американского искусства». Единственный вид живописи, который ей очень нравился, – реалистические картины XIX века, напоминавшие фотографии. Как мы поняли, это не была ее собственная личная точка зрения – такие взгляды были всеобщими. Мы не думаем, что сейчас на русского художника оказывается какое-нибудь фактическое давление. Но если он хочет, чтобы его картины висели в государственных галереях (а здесь это единственный существующий вид галерей), то он будет писать эти самые «фотографические» картины. Он не будет, по крайней мере публично, экспериментировать с цветом и линией, не будет изобретать никаких новых техник, не будет использовать в своей работе субъективный подход. Суит-Лана высказывалась об этом весьма категорично. Столь же яростно спорила она с нами и по другим вопросам. От нее мы узнали, что советскую молодежь захлестнула волна нравственности. Чем-то это было похоже на то, что творилось в провинциальных американских городках примерно поколение назад. Приличные девушки не ходят в ночные клубы. Приличные девушки не курят. Приличные девушки не красят губы и ногти. Приличные девушки неброско одеваются. Приличные девушки не пьют. А еще приличные девушки очень осмотрительно ведут себя с парнями. В общем, у Суит-Ланы оказались такие высокие моральные принципы, что мы, в общем-то, никогда не считавшие себя особенно аморальными, стали казаться себе весьма малопристойными. Нам нравится, когда у женщины хороший макияж и когда можно критическим оценить ее точеные лодыжки. Мы предпочитаем девушек, которые пользуются тушью для ресниц и тенями для век. Нам нравятся свинг и скэт, когда голос звучит как музыкальный инструмент, и мы обожаем любоваться красивыми ножками девушек из кордебалета. А для Суит-Ланы все это было показателями декаданса, творениями загнивающего капитализма. И так считала не только Суит-Лана. Такими взглядами отличалось большинство молодых людей, с которыми мы встречались. Интересно, что отношение советской молодежи к подобным вещам перекликалось со взглядами самых консервативных и ретроградных групп в американском обществе.

Суит-Лана всегда была опрятна и аккуратно подстрижена, одевалась она просто, но одежда хорошо на ней сидела. Когда время от времени она выводила нас в театр или на балет, то надевала на свою шляпку маленькую вуаль. За время нашего пребывания в Советском Союзе Суит-Лана стала менее настороженно относиться к нашему декадентству, а когда перед отъездом мы устроили маленькую вечеринку, она сказала: