Неожиданно Хассан-ага проснулся. Короткие мгновения просветления пунктиром отмечали его странные, фантасмагорические видения. Как долго он был без сознания, Хассан-ага не мог бы сказать. Словно по давней привычке, когда малейший шум, самое пустяковое отклонение от привычного течения дня в гареме заставляло его насторожиться, его глаза широко распахнулись. Он был не у себя, это он мог бы сказать точно, но куда его перенесли? И как темно здесь! Темнее, чем ночью. Темнее, чем когда он закрывал глаза и потоки, фонтаны огней струились каскадами и словно падающие звезды пронзали горизонты его снов.

Значит, он умер? Эта мысль осветила его ум, и он понял, что не боится такой возможности. Но пылающая боль в животе и еще более странная боль в ушах сказали ему, что это не так. Он попытался приподняться, переменить положение, но от страдания, которое причинило это усилие, липкий пот выступил на его лбу. Во рту появился странный металлический привкус, и внезапно тело евнуха сотряс приступ рвоты. Сухая, бесплодная конвульсия, его желудку нечего было извергнуть из себя. Что-то твердое, словно камень, вгрызалось в его шею, воздух, которым он дышал, источал запах сырости. Значит, он под землей? Но если это так, то как он там оказался?

Затем, так же внезапно, как проснулся, Хассан-ага опять стал проваливаться в беспамятство. Как долго он находится в этом странном темном заточении, он не имел понятия. Спал он или не спал, бодрствовал или нет? И тут внезапно, спустя многие миллионы лет, спустя целую вечность, а может быть, всего несколько часов, он увидел… свет.

Сначала это были только две тонкие полоски, горизонтальная и вертикальная. Они были такими слабыми, что, когда он их заметил, они показались ему тонкими серыми штрихами занимающегося рассвета. Но он не отрывал от них глаз, и внезапно, с головокружительной быстротой они превратились в светящуюся точку, позади которой безошибочно различались два темных силуэта. Они оказались фигурами двух женщин, приближавшихся к нему.

— Маленький Соловей?.. — шепнул кто-то.

И издалека до него донесся собственный голос:

— Лилэ, это ты?

Стамбул, нынешние дни

Элизабет звонила Эве по телефону, установленному в ее номере.

— Что ты сказала? Где ты? — Слова Эвы, приглушенные расстоянием, звучали непривычно тихо.

— Я в Стамбуле. — Элизабет поотчетливей выговорила название города и чуть прижала трубку к уху.

— Стамбу-уле? — Удивленная пауза. — А какого черта ты там оказалась?

— Прилетела на самолете. Вчера вечером.

— Но еще вчера мы вместе с тобой обедали. И ты ни словом не обмолвилась о том, что собираешься в такую даль.

— На этот рейс были проданы не все билеты, оказались свободные места. Довольно удачный случай, которым я воспользовалась.

Девушка хотела было рассказать подруге о подслушанных в кафе словах американской преподавательницы, но раздумала. Нет, не станет она болтать об этом, даже с Эвой.

— Мне нужно… — начала было говорить она, но комок в горле помешал ей продолжить. Она замолчала, потом справилась с собой и договорила: — Мне нужно покончить с этим.

На другом конце провода стояло тяжелое молчание, и Элизабет поняла, что Эва внимательно слушает ее.

— Понимаешь? Со всем этим, — договорила она с трудом.

Покончить. Вырвать из себя. Дать истечь вместе с кровью.

«Я бы ногтями вырвала это наваждение вместе со своим бьющимся сердцем, если б только знала, как это сделать…»

Что-то похожее на истерику охватило ее.

— Отрезать от себя это чувство…

— Все хорошо. Все правильно. — Она услышала, как прерывается от беспокойства за нее голос Эвы. — Не говори ничего, просто постарайся поглубже дышать. Ну как? Стало лучше, дорогая? Дыши поглубже…

Несмотря на подступающие слезы, Элизабет не могла не рассмеяться.

— Эва, милая, ты что, тоже плачешь?

— Как будто я могу не плакать? — Она услышала, как та громко высморкалась. — Эти слезы до того заразная штука. — И тут же сердито продолжила: — По-моему, сделать это здесь, в Оксфорде, было б много легче.

— Может быть. — Элизабет прикрыла мокрые глаза ладонью. — Видишь ли, все не так просто. Мне нужно… нужно взять себя в руки. Больше мне не вынести такого существования. — Жалость к себе медленно вспухала у нее в груди. — И не хочется надоедать тебе.

— Лиз, дорогая, ты мне совсем не надоедала. Никогда.

— Я решила порвать с Мариусом. На этот раз окончательно. — Вот она и сказала это. А раз сказала, то так оно и должно быть. — По крайней мере, — она старалась выразиться точней, — я сказала Мариусу, что больше не хочу его видеть.

Девушка ощущала, с каким вниманием вслушивается подруга в тон ее слов. И когда та заговорила, в голосе ее звучало явное облегчение.

— Ты порвала с ним? Отлично! Ты отлично сделала, Лиззи! — Затем неуверенно переспросила: — На этот раз окончательно?

— О да, на этот раз окончательно.

— Хорошо. Но где ты все-таки? Я имею в виду, в каком отеле? Я думаю, ты остановилась в отеле?

— Вообще-то да…

Элизабет огляделась. Она понятия не имела, как называется эта гостиница. Поздним вечером она приехала сюда на такси, осмотрела номер, он оказался довольно чистым, с удобной кроватью. Задавать вопросы сил не было.

— Я остановилась в номере триста двенадцатом. — Это число можно было прочесть на старомодном, еще из бакелита, телефонном аппарате, стоявшем на столике у кровати. — Так тут написано.

Эву, казалось, эти сведения успокоили.

— И долго ты там намерена оставаться?

— Не знаю пока. — Элизабет пожата плечами. — Сколько понадобится, столько и пробуду.

— На что понадобится? Чтобы выбросить этого типа из головы?

— Да. — Она рассмеялась. — Но я намерена тут и заниматься делом тоже. Когда я рассказала своей руководительнице о найденном мною фрагменте пергамента, она предположила, что неплохо было б поработать со здешними архивами, и я ухватилась за эту мысль. — Только чтобы прочь из Оксфорда, прочь от искушения. — Доктор Эйлис согласна со мной в том, что сведения о Селии Лампри вполне могут находиться в другом месте, а у меня вдруг появилось предчувствие, что они здесь. Ты помнишь Берин Гаетин?

— Ту, что занималась программой обмена?

— Да, да. Я позвонила ей после… гм, в общем, вчера, и она сказала, что устроит мне читательский билет в библиотеку Босфорского университета. У них имеется английское отделение, и я смогу продолжать свои поиски, одновременно дожидаясь разрешения на работу в архивах.

Закончив разговор с подругой, Элизабет бросилась ничком на кровать. Действительно, какое несуразное время для звонка: здесь, в Стамбуле, семь часов утра, значит, в Англии сейчас только пять. Бедняжка Эва.