посадника.

— А если ты, князь, не хочешь идти в Ладогу, — продолжил посадник, — воля твоя. Тогда уезжай из Новгорода, а мы себе другого князя найдём, сговорчивее.

Так вот для чего всё это затевалось, понял Александр. Чтобы досадить его отцу, владимирскому князю Ярославу. Прилюдно поспорить с Александром, выгнать его и не давать в разорённый татарами Владимир богатую новгородскую дань.

Вспомнил, как в прошлом году, когда гнали с отцом литовцев от Смоленска, Ярослав говорил сыну:

— Всё, о чём тебя прошу — держи Новгород крепко. Не удержишь — всем нам будет худо, сын.

— Ладно, — помолчав, ответил посаднику Александр. — Я обещал защищать Новгород, и от своего слова не откажусь. Пойду с дружиной в Ладогу. Прошу только об одном.

Он повернулся прямо к толпе, не желая даже смотреть на посадника.

— Жена у меня беременная, новгородцы. Вот-вот родит. Оставляю её с вами. Если со мной что случится — вы уж её не обидьте, защитите!

Толпа всколыхнулась. Жёны и дети были у всех, все понимали, что такое — остаться без мужа и кормильца, даже княгине.

— Защитим! — послышались возгласы. — Не обидим!

Александр снова перекрестился на главы собора и поклонился вечу.

— Спасибо, новгородцы! Кто хочет идти со мной на Ладогу — жду вас завтра у княжеского терема. Тронемся оттуда, чтобы не терять времени.

— Возьмите лодки, — предложил Степан Твердиславович. — На них легче до Ладоги доберётесь.

Но Александр мотнул головой.

— Поедем верхом, так быстрее.

Владыка Спиридон сухой подрагивающей рукой благословил князя.

— Спаси и защити тебя Господи! — сказал он тихим, дребезжащим, но ясным голосом.

Князь ещё раз перекрестился, спустился с помоста и надел шапку. Не оборачиваясь, пошёл через толпу к дружиннику, который держал поводья коней.

Глава 7

Июль 1970-го года. Великий Новгород

— Дурак ты, Гореликов! — сказала Женька, щуря хитрые зелёные глаза на солнце.

Мы лежали на горячем песке городского пляжа у высокой зубчатой стены кремля. На Женьке был зелёный купальник под цвет глаз и широкополая шляпа из декоративной соломки, из-под которой во все стороны торчали непослушные рыжие кудряшки.

Рыжих людей часто отличает бледная кожа, которая боится солнца. Но к Женьке это не относилось. Она любила солнце и загорала так густо, что становилась похожей на индеанку. По характеру Женька была настоящим сорванцом — её решительные манеры и бойкий язык отпугивали самых смелых ухажёров.

— Дурак! — с удовольствием повторила Женька и высунула розовый язык.

— Почему? — лениво спросил я, надвигая на глаза шляпу.

Река сверкала под солнцем. У берега с криками и визгом плескалась малышня. Чуть подальше солидно плавали взрослые. Молодые мамы с колясками прогуливались по берегу, стараясь непременно держаться парочками.

— Надо было брать свою Светку за руку и тащить с собой. А теперь сиди тут и думай — с кем она там.

— С чего ты взяла, что я об этом думаю? — улыбнулся я.

— Сам же рассказал!

— Я рассказал, потому что ты пристала, как репей, со своими вопросами. Какая тебе разница — есть у меня девушка, или нет?

— Никакой, — легко согласилась Женька и вытянула стройные загорелые ноги.

Мимо как раз проходила молодая семья. Муж покосился на Женьку, но заметил строгий взгляд жены и отвернулся. Женька засмеялась, показывая белые зубы.

Мы с Женькой познакомились в первый же день моего пребывания в Новгороде. Крепкая девчонка в голубой футболке и коротких шортах выпрыгнула из глубокого раскопа и протянула мне перепачканную землёй ладошку.

— Привет! Я Женя! Помогаю Николаю Лаврентьевичу с находками. А ты из Ленинграда? Как зовут?

— Александр, — ответил я, пожимая руку девушки и стараясь не слишком откровенно заглядывать в глубокий вырез футболки.

Женя расхохоталась.

— Какой важный Александр! Да ещё и в ковбойской шляпе! А где кольты и верный конь?

Ответ про коня вертелся на кончике языка. Но я прикусил этот самый кончик и улыбнулся:

— Верный конь не выдержал долгого пути, а револьверы пришлось заложить в ломбард. Раскоп покажешь? И профессора Ясина.

— Гляди!

Женька гордо показала мне гигантскую прямоугольную яму, глубиной метра четыре, не меньше. Вниз уходили многочисленные приставные лестницы.

— Ничего себе, культурный слой! — присвистнул я.

— Это что! — ответила Женька. — Порой до восьми метров доходит! Хоть на лифте спускайся.

Народу в раскопе было — не протолкнуться! В основном, студенты, но попадались взрослые люди, и даже пожилые. Парни катили тачки с землёй, кто-то равнял лопатами дно раскопа, или отвесные стены. Большинство, сидя на корточках, работали кисточками и детскими совочками.

— Здесь находок — во!

Женька по-мальчишески провела большим пальцем по горлу.

— Видишь сруб?

В дальнем левом углу раскопа на несколько венцов выступал прямоугольный сруб из почерневших брёвен, с прирубленным к нему небольшим помещением.

— Остатки деревянной церкви шестнадцатого века! Сгорела, возможно, при походе на Новгород Ивана Грозного! Так мы внутри и кадило нашли, и серебряный крест, и…

— А где Николай Лаврентьевич? — перебил я болтушку.

Из-за необычного отчества я хорошо запомнил, как звали профессора Ясина.

— Вот же он!

Женька показала на группу людей, которые что-то обсуждали возле остатков деревянного сруба церкви. Среди них выделялся худощавый старик с аккуратно подстриженной седой бородой и быстрыми движениями. Он был похож на полководца Александра Васильевича Суворова.

Я взялся за выступающий над раскопом край длинной лестницы. Женька снова засмеялась:

— Да оставь рюкзак наверху, ковбой! Никуда он не денется!

Снова ковбой, подумал я. Похоже, это прозвище ко мне прилипнет. С другой стороны, на что я надеялся, покупая такую шляпу?

Я сбросил рюкзак на траву возле крепкой деревянной ограды, которая окружала раскоп. Ничего ценного в нём не было — смена белья, несколько книг по истории Ганзейского союза, небольшой запас консервов и скудные гигиенические принадлежности.

Главную ценность — медальон древних пруссов — я носил на шее под рубашкой на крепком кожаном ремешке.

Лестница скрипела и прогибалась. Спускаясь, я искренне порадовался тому, что оставил рюкзак наверху.

Я подошёл к профессору Ясину.

— Здравствуйте! Я Саша Гореликов из Ленинграда. Валентин Иванович звонил вам насчёт меня.

— Гореликов? — обрадовался Николай Лаврентьевич. — Это вы открыли священную рощу древних пруссов? Ай, молодец! Вечером приходите ко мне, расскажете подробно. Хотя, нет! Думаю, ребятам тоже будет интересно послушать. Вот что! В восемь часов вечера проведём вашу лекцию в вестибюле общежития. Решено. Евгения!

Женька немедленно подбежала к Николаю Лаврентьевичу, с интересом взглянув на меня.

— Евгения, — обратился к ней профессор Ясин, — посели Александра в общежитие, выдай талоны на столовую и занеси его в платёжную ведомость. Вы где хотите работать, молодой человек? На раскопе, или, может, быть в камералке?