в словах выражен, а совсем другой! Все понимают одно, а те, кому надо, — другое!

Киров видел, как распалился Сталин, открывая ему эти тайны, и ему стало не по себе. Коба нес жуткий бред, но самое страшное заключалось в том, что Коба в него верил. Но этак кого угодно можно будет обвинить в контрреволюционной агитации! Тот же Киров, к примеру, будет с трибуны докладывать итоги первого года новой пятилетки, а Сталин может расшифровать их как заговор против него и партии. Коба ждал сочувствия, восхищения его талантом разгадчика, но Киров не мог пересилить себя и сидел с мрачным видом, не зная, что сказать на все это сумасшествие.

— Я вижу, нагнал на тебя страху! — взглянув на Кирова, рассмеялся Сталин. — Ничего, пока я с тобой, Кирыч, нам эти шифровщики не страшны! Мы их быстро расшифруем и сдадим куда нужно!.. Я тут принял решение: ты становишься секретарем ЦК и переезжаешь в Москву. Хватит уже болтаться в своем Ленинграде! Вырос ты из региональных командиров, пора страной руководить!..

Сталин разжег трубку и внимательно посмотрел на Кирова.

— Но, Коба, у нас есть единственный партийный вождь — это ты! Я против тебя еще, сам знаешь, птенец желторотый… — испуганно ответил Киров, чувствуя подвох в этом предложении.

— Никакой ты уже не птенец, а крепкий, мощный орлишка! — твердо сказал Сталин. — А потом я — это есть я, никуда я не денусь, но мне нужны надежные, умные помощники! Вдвоем будем руководить. Я — первый, ты — второй, возьмем еще одного секретаря, Кагановича, он покладистый, и в три руки подтолкнем дальше вагонетку социализма! Договорились?..

— Для меня это, Коба, сейчас, как схождение снежных лавин с гор! — порозовев, сказал Киров. — Я даже не знаю, что тебе сказать…

— Ничего пока не говори! Подумай… Но знай, что я уже это решил, и все так и будет, — Коба довольно улыбнулся. — Квартиру здесь, в Кремле, мы тебе подыщем… — И, заметив его растерянность, усмехнулся.

Это было в духе Кобы: приготовлять под конец неожиданный сюрприз. У Кирова даже сон прошел, и он не знал, то ли радоваться, то ли огорчаться этому известию.

— По Сергею Мироновичу Кирову теперь будем сверять ход нашей жизни!.. — важно сказал Сталин, цепко наблюдая за настроением друга. — И не думай, что не справишься. Как говорится, не боги горшки обжигают.

6

Предложение Сталина стать секретарем ЦК да еще переехать в Москву ошеломило Кирова. Конечно, ему было лестно получить такое предложение, но уезжать из Ленинграда он не хотел. Тому было несколько причин. В Ленинграде он чувствовал себя свободнее, хозяином положения: все решал сам, ни от кого не зависел, а став секретарем, пусть и вторым после Сталина, он просто обязан будет советоваться с ним по каждой чепуховине, больше того, соглашаться с ним во всем, жить и действовать по его указке. Он будет вынужден стать сталинской тенью, поддакивать ему, Сталин не любит, когда с ним спорят, придется хвалить его, может быть, даже наушничать, проводить с ним все вечера и опасаться, как бы Коба не заподозрил его в сговоре с кем-либо из членов Политбюро. Нет, у Кирова не было принципиальных разногласий со Сталиным, Кирову многое нравилось в сталинских поступках, даже то, как он решительно покончил со всякой фракционностью в партии, устранив Троцкого, Зиновьева, Каменева и того же Бухарина из активного политического бурления. Тогда, в конце двадцатых, Кирову казалось, что Коба прав: кулак — порождение буржуазной стихии, и он неминуемо потащит всех обратно в капитализм, поэтому его надо уничтожить как классового врага, и железной рукой провести повсеместную коллективизацию. Лозунг Бухарина «Обогащайтесь!», выдвинутый им еще в разгар НЭПа, защита богатого мужика на селе как основы хозяйствования — все это было чуждо и непонятно Кирову.

Сталин поначалу и не ругал Бухарина за этот кулацкий призыв, наоборот, он защищал его, ругали другие. Это уже потом Коба припомнил Бухарину «правый уклон», хотя Николай Иванович первым покаялся еще на Четырнадцатом съезде партии и признал свой лозунг ошибочным. Кирову же потребовалось несколько лет, пока он понял одну простую вещь: уничтожив зажиточного крестьянина на селе, они уничтожили не кулака-мироеда, а опытного хозяина, который своим горбом и мудростью заработал полновесные амбары с мукой да вырастил высокоудойных коров, а теперь, уничтожив этих хозяев, растащив их добро, большевики оставили взамен им ленивых голодранцев, которые никогда не только не умели, но и не хотели работать. И стоило бы им всем тогда прислушаться к Бухарину. Если б прислушались, не было бы страшного голода последних лет, который тщательно скрывает Сталин, но о котором хорошо знает каждый районный и областной руководитель, не было бы сегодня нищей, разоренной деревни, на которую без боли и смотреть нельзя. Они, верные сталинцы, погубили ее, и теперь не хотят в этом признаться. И Киров молчит, потому что молчат все, потому что все виноваты…

После устранения Зиновьева и Бухарина их съезды и пленумы стали тише, спокойнее, монолитнее, и, может быть, это было необходимо. Киров раньше тоже рассуждал, как Сталин: надо заниматься делом, а не спорить, как лучше жить. Но, устранив споры из шумной партийной жизни, они бросились восхвалять Сталина, и нынешний семнадцатый съезд превратился в юбилей одного вождя, ничего нового никто не услышал. Киров понимал, что командовать всей страной должен один человек. Да Сталин и не отдаст никому власть, поэтому «секретарская команда» создается больше для проформы: вот, мол, у нас тут демократия, мы коллегиально командуем. И остальные секретари ЦК — это его помощники, не более, и становиться таким техническим помощником Киров не хотел.

В последнее время у них с Кобой действительно сложились теплые отношения, но Киров начал уже уставать от сталинской дружбы. Во время приездов Кирова в Москву Сталин разрешал ему жить только у себя, а когда Киров останавливался у Орджоникидзе, Коба немедленно посылал за ним машину, привозил к себе и не отпускал ни на шаг. Киров захотел сходить на балет, Сталин идет вместе с ним. Нужно переговорить с Орджоникидзе как наркомом тяжмаша, Сталин посылает машину и привозит Серго к себе.

Поначалу Кирову даже нравилась такая трепетная дружба. Приезжая домой, он рассказывал жене, как заботливо его опекает Сталин, советуется с ним по пустякам, доверяет