С каждым кругом Лидия Альбертовна точно сбрасывала толщу лет, молодела, пьянела от зудящего на зубах морозца, который, сталкиваясь с разгоряченными очертаниями катающихся, обжигал не хуже минеральной воды или вод Иссык-Куля.

А еще музыка, безответственно сочившаяся со всех сторон, кровоподтеками застывавшая в сугробах, в металлической сетке, окружавшей каток, в искалеченных ветках деревьев. И взгляды, случайные, дерзкие…

– Чем вы занимаетесь, Даня?

– Не понимаю, какая разница, – Данила знал, что отвечать вопросом на вопрос считается некультурным. – Сейчас я занимаюсь вами.

Они еще долго не могли перейти на "ты".

– Ну, чем-то же вы зарабатываете на жизнь, чем-то интересуетесь?

– Вами. Вами. Тобой.

Она не могла объяснить себе, зачем вообще пошла сюда, как согласилась, что наплела дома… мысли разбегались, стайка мальков, застигнутых возле ночного берега карманным фонариком, и не давали сосредоточиться на самом главном.

Особенно после того, когда она впервые ощутила, поняла и приняла его запах: Данила разрумянился, разгорячился, над ним небесной тенью зависал теплый пар. Аристократка мира ароматов, Лидия Альбертовна, наконец, нашла соответствие обонятельным мечтаниям: Данил пах, как ребенок, парным молоком и здоровьем, чистотой, с едва уловимым привкусом тертой моркови.

Сближение становилось все неотвратимее и яснее. Их несло навстречу друг другу, словно ледяная закольцованная дорожка вела их по этой зиме, и инерция скольжения, скорость, сдувавшая не только любые возможности анализа, но и опасность подпасть под традиционную эпидемию гриппа, образовали невидимый, но мощный воздушный коридор, из которого теперь уже не существовало выхода.

Никто, разумеется, даже и не подозревал о страстях, бушующих под спудом застегнутых на все пуговицы людей. Мурад Маратович готовился к отчетно-перевыборному пленуму Союза композиторов, Артем отдыхал после сессии и долго восстанавливался после ОРЗ, остальным же не было никакого дела до того, что зрелая женщина и совсем еще сопливый подросток, кажется, по-настоящему вляпались, влюбились.

А им на руку, казалось, эти короткие дни, когда терпкое варенье зимнего вечера, мгновенно минуя стадию депрессивных сумерек, загустевало над городом до положения мармелада, мягко стелившегося не только под ногами. "Темнота – друг молодежи", – радостно провозглашал Данила, и они, взявшись за руки, вышагивали по торговой улице, время от времени, чтоб только погреться, заходя в магазины.

В один из таких скоропостижно скончавшихся вечеров Данила пригласил

Лидию Альбертовну в "Макдоналдс".

Честно говоря, до сего момента она смутно представляла, что это такое. Правда, когда первый в Чердачинске "Макдоналдс" еще только предполагали построить, внимательно следила за развернувшейся в местных СМИ дискуссией о месте его дислокации. Впрочем, не так уж, если быть честным, и внимательно: занимаясь обычными кулинарными делами, она просто слушала на кухне радио или ловила по местным телевизионным каналам обрывки новостей.

Дело в том, что власти города объявили конкурс на наиболее удачный и остроумный проект ресторана. Ибо "Макдоналдс" автоматически должен был стать главной областной достопримечательностью. Символом прогресса и экономического процветания.

Некоторые наиболее горячие головы предлагали воздвигнуть его на главной площади, посредине, для чего понадобилось бы разрушить памятник вождю мирового пролетариата. Впрочем, проект этот показался общественности излишне радикальным да и несколько дурновкусным в своем символическом звучании, поэтому городская дума его отклонила.

И "Макдоналдс" построили немного в стороне от площади, но – все на том же центральном проспекте, возле Красного Поля, где раньше стояли памятники пионерам-героям, а нынче кособенилась времянка пивного ресторана.

Именно туда они отправились с Данилой в самые что ни на есть

Крещенские морозы.

И тут у Данилы кармане зазвонил мобильник. Лидия Альбертовна напряглась: с новой силой в нос ей шибанул уксусный дурман, запахи жареных полуфабрикатов. Раньше ей и в голову не приходило (по себе людей не судят), что у него может существовать параллельная, помимо нее, жизнь.

– Да, – сказал Данила равнодушно, – да, а, это ты, привет.

– Нет, – сказал Данила сухо, – я занят. У меня люди.

– Зачем, – сказал Данила, помолчав, – не нужно.

– Хорошо, – вяло улыбнулся Данила в сторону, – я тебе потом перезвоню.

По всему стало понятно, что звонок этот ему не понравился.

Сосредоточил. Данила стал твердым и непроницаемым, точно камень.

Особенно эта улыбка – в сторону – показалась какой-то мучительной.

Точнее, вымученной. Лидия Альбертовна всколыхнулась.

– Что-то не так?

– Да нет, все нормально, просто… – Он помолчал. – По работе как бы это.

– А я и не знала, что ты работаешь, ты же студент, как мой Артемка…

Точнее, знала… Все время забываю. Вы же еще такие маленькие… – И в ней закипели молочные реки, кисельные берега материнской заботливости.

Но она сдержалась.

– Так, типа, суечусь немного, кручусь-верчусь. Капитализм, однако.

– Удобная штучка, – сказала Лидия Альбертовна заботливо, наблюдая, как Данила убирает телефонный аппаратик в карман замшевой куртки.

– Ну, типа того. Удобная. Очень.

На некоторое время он стал совершенно неразговорчивым, совсем-совсем закрытым, маленький мужчина, механически жевал жареную картошку, которая показалась Лидии Альбертовне излишне суховатой.

Через некоторое время, дабы прервать молчание, природа которого так и осталась для нее непроясненной (Данила не пытался ничего объяснить), она пошла в туалет и помыла руки душистым жидким мылом.

– Ты знаешь, – сказала она, вернувшись, – после того как Брежнев съездил в Индию, в магазинах появилось огромное количество розового мыла "Махарани". Маленькие такие, розовенькие брусочки, с которых трудно было счищать обертку… Тогда всякие моющие средства считались большим дефицитом… ну и вот… А "Махарани" этого продавалось так много, что, когда первые очереди схлынули и все уже как следует им запаслись, оно все равно долго еще оставалось в продаже…

Данила сделал заинтересованную физиономию, именно сделал, отметила она про себя, нисколечко ему не интересно. Но тем не менее продолжила.

– Однажды летом, мы на турбазу поехали еще с одной семьей, с которой тогда вместе с Мурадом Маратовичем водили дружбу. – Вспомнив мужа,

Лидия Альбертовна немного смутилась. – Композитор-симфонист один, его жена и ребенок. И мы с Артемкой. Жена симфониста оказалась беременной, она все время принюхивалась к разным запахам, так как токсикоз и все такое, ну, ты меня понимаешь. – Она и сама не ожидала от себя такой прыти.