Впивались друг другу в глотку армии Мария и Суллы, Помпея и Цезаря, Октавиана и Антония, слепо следуя за теми, кто ратовал за «любовь к отечеству» и сулил неувядаемую славу, а заодно и неплохую поживу тем, кто поднимет за них мечи. Неужто снова близятся такие времена? Нынешний император взошел на трон, будучи ставленником преторианской гвардии. Его предшественника, деспота Калигулу, прикончили свои же гвардейцы. А теперь вот Нерон думает собственной персоной нагрянуть в преторианский лагерь, да не один, а с сундуком казны, взыскуя заручиться поддержкой гвардии уже с того момента, как Агриппина объявила о кончине своего мужа… Нечего и гадать, что ключи от власти сжимает в своем кулаке именно преторианская гвардия – но при этом нет четкого понимания, как к такому положению дел относятся простые солдаты. Офицеры, само собой, делали свои ставки, и теперь для того, чтобы уцелеть в кипящем противостоянии между фракциями двоих соперников в борьбе за лиловую тогу, им, Катону с Макроном, надо с удвоенной бдительностью следить за каждым своим шагом.

После событий минувшей ночи Британник, скорей всего, воспылал желанием поквитаться со своим сводным братом. И для Нерона с его советниками это наверняка не секрет. Но почему они, в таком случае, до сих пор ничего не предприняли? Отчего б не довершить начатое: схватить Британника и умертвить его, вызвав таким образом в стане его противников цепенящий ужас? Вероятный ответ здесь, пожалуй, в том, что они стерегутся последствий за подобную открытость своих деяний. Если Нерон убьет своего соперника, то это может побудить его сторонников среди сенаторов и офицеров Рима и провинций к ответным действиям. Или же кто-то рассчитывает, что само наличие Британника может отчасти обуздывать Нерона. Если причина именно в этом, то исходить оно может от кого-то близкого к императору, людей вроде Палласа и Агриппины. Или Неронова наставника Сенеки вкупе с действующим начальником преторианской гвардии Бурром, его закадычным другом. Есть вероятность, что внутренний круг императора расколот и внутри фракции существует еще один уровень разделения…

С тягостным вздохом Катон отвлекся от своих раздумий. Пока напряженность между Нероном и Британником не полыхнула открытым пламенем, какая, в сущности, разница, кто из них окажется наверху. Не придаст этому значения ни преторианская гвардия, ни разномастный римский плебс. В смертельных политических игрищах по смене власти им сподручней оставаться сторонними наблюдателями. Как оно обычно и бывает…

Мысли Катона окончательно прервал стук в притолоку. Префект даже с некоторым облегчением повернулся спиной к панораме города и шагнул с балкона обратно в комнату. Там на пороге дожидался опцион Метелл. Из-под мышки у него торчала скатка одеяла, а в другой он держал котелок и кружку.

– Прошу извинить. Центурион Макрон распорядился доставить сюда вещи.

– А, ну да. Отнеси их ко мне в спальню.

По возвращении Метелл застал префекта в таблинуме. Сидя за столом, Катон задумчиво водил по пыльной столешнице пальцем, отчего из-под серого налета прорисовывалась свежая желтоватая дорожка.

– Как я понимаю, Макрон сообщил тебе и о твоем назначении главным по казарменному хозяйству?

– Точно так, господин префект.

– Тогда – с повышением. Оплата за это удваивается. Но учти, ее нужно отработать. И первой твоей работой будет найти себе подручных. Пускай они сделают у меня уборку.

– Будет исполнено.

– Далее, подать мне сюда отчет о численности состава, а с ним – завещания тех, кого мы потеряли в Испании. По всей видимости, они хранятся в штабе, в особом сундуке.

– Точно так. Я сам уложил их туда перед нашим убытием в поход.

Катон не помнил, чтобы отдавал насчет этого распоряжение, а потому был впечатлен инициативностью Метелла. Но инициативность – это одно, а самоуправство не в соответствии с чином – совсем другое.

– В будущем будь добр ставить меня в известность о подобных своих поступках. Я ясно выразился?

– Точно так, господин префект.

Для большей вескости Катон пронзил подчиненного светло-стальным взглядом, после чего встал из-за стола. Времени, судя по свету за окном, было около полудня.

– Я ухожу на собрание офицеров. Обеспечь, чтобы к моему возвращению мои приказы были выполнены. Да, и пусть мне принесут что-нибудь поесть. Хлеба и мяса будет достаточно.

– А что попить?

День выдался прохладный, а к вечеру худому жилистому телу префекта станет еще холодней.

– Подогреть немного вина. И разжечь огонь в жаровне.

– Будет исполнено.

Катон прошел через триклиний и снял с табуретов свой плащ. Повелительный тон, который он избрал для общения с подчиненным, вызывал некоторую стыдливость. Виной тому эти раздумья о политике; всю злость от них он, получается, выместил на подчиненном… У дверей Катон слегка замешкался и повернулся к опциону.

– Метелл… По мне, свое повышение ты заслужил. В Испании ты вел себя с честью. И, думаю, так же будешь служить и здесь, в Риме.

– Благодарю, господин префект. Сила и честь!

Чеканность девиза легионеров скрадывала истинные чувства опциона, а потому Катон секунду помолчал, оглядывая Метелла, и лишь затем кивнул:

– Вот так в дальнейшем и действуй.

Под хриплый рев буцин, возвещающий смену полуденного караула, двери в вестибулум военачальника отворили двое гвардейцев, и секунду спустя взорам собравшихся предстал Бурр в полном парадном облачении. В отличие от серовато-несвежих туник, выдаваемых со складов остальным службистам и офицерам, на Бурре туника была безупречно белой, а торс и грудь ему прикрывал серебристый панцирь с красными наплечными и поясными ремнями. Пояс облегала широкая алая лента с аккуратно свисающими концами. Как и многие из тех, кто назначался в ряды командования непосредственно сверху, воинских фалер он не имел, чем отличался от многих стоящих перед ним ветеранов, заработавших свои звания и награды на полях сражений. Толстую шею Бурра украшал резной золотой обод, а голову оторачивала кайма из темных волос. Несколько жидковатых прядей были безыскусно зачесаны через макушку в усилии скрыть облысение, беспощадно видное любому невооруженному глазу. Сложения Бурр был весьма крепкого, однако мужскую стать подтачивала высохшая правая рука, которую он при ходьбе закладывал за спину.

– Старший военачальник, префект претория! – могуче проревел примипил[15].

Офицеры все как один застыли навытяжку. Военачальник приподнял подбородок и, выждав секунду-другую, высокомерно кивнул.

– Прошу вас, соратники. Усаживайтесь.

Катон и Макрон, наряду с прочими префектами, трибунами и центурионами, опустились на скамьи с мягкой обивкой, стоящие в зале совещаний. Как и во всем, что имело отношение к преторианской гвардии, здесь чувствовались размах и комфорт, своим уровнем на порядок превосходящие остальные легионы, расположенные по всей Римской империи и за ее пределами. Штаб напоминал скорее небольшой дворец, чем просто строение для военной администрации. Вход в передний атриум осуществлялся через величавую арку, а фронтон главного здания зиждился на мраморных колоннах. Временщик Сеян[16], уговоривший императора Тиберия поручить ему строительство лагеря, потратил на работы немыслимые суммы. И хотя в итоге честолюбие, сыграв с временщиком злую шутку, обрекло его на бесславие в анналах истории, тем не менее его последователи, а с ними и сами гвардейцы те непомерные растраты имперской казны воспринимали с тихой благодарностью. Предметом зависти каждого солдата в империи были не только сами казармы, но еще и преторианские термы с гладиаторской ареной в придачу.