(Имама, Георгия и Валерия) – о ненависти и национализме, о стремлении расширить домен «ру» с помощью захвата, наживы и мародерства:

А у меня есть повод ненавидеть этот народ, знаете? – проговорил Валерий, – во-первых, потому что они – наглая толпа чернозадых, и больше ничего, во-вторых, все несчастья России – от них, или от чеченцев! (Мегрелишвили, Деметрашвили, 2010, 5).

В постсоветский период в русской и грузинской литературе появляется сюжет столкновения между грузинами и советскими/российскими войсками. В русской литературе доминирует взгляд очевидца столкновений в Грузии, который удивлен произошедшим и разочарован потерей старого романтизированного мира. Грузинские писатели придерживаются тенденций, доставшихся им в наследство от писателей прошлых лет: продолжается традиция в изображении России как страны-угнетательницы; не прекращается тема насилия. К новшествам относятся сюжеты описания хода боев с российскими войсками; смена риторики сомнений на неприкрытую критику, обращение к виртуальной реальности и компьютерной игре. Августовская война стала толчком для появления в литературе словосочетания «русско-грузинская война», что ранее не существовало ни в истории, ни в литературоведении.

Свидетели войны и кавказский контекст

Знаковым для литературы постсоветского периода является образование групп писателей, которые стали свидетелями не только тбилисских событий и Гражданской войны 1990-х в Грузии, но и свидетелями других войн. Например, войны в Абхазии. Благодаря им читатель узнает о смерти, ранах, разочарованиях и боли в те времена. К группе писателей-сухумцев принадлежат Гурам Одишария и Гела Чкванава.

Образ врага, вопрос потери территорий, национальный вопрос, отдельные биографии боевиков-убийц не находят места на фоне человеческих трагедий. Грузинские писатели стараются абстрагироваться в своих произведениях от политико-исторического фона и смотрят на происшедшее как на трагедию всех участников, вовлеченных в конфликт. Причина такого подхода кроется в космополитизме жителей Абхазии, живших в своем особом мультикультурном приморском мире, где каждым жителем были уважаемы языки и культуры соседей. Например, об атмосфере жизни в довоенном Сухуми – столице Абхазии пишет Одишария в романе «პრეზიდენტის კატა» [Кот президента] (2008). Это был пестрый, дружелюбный, пропитанный юмором город. Автор перемешивает страшные картины с эпизодами, пронизанными юмором как приемом защитной реакции, являющимся отличительной чертой его произведений. В романе «Очкастая бомба» (2015) Одишария выстраивает сюжет по принципу смешения отрывков видеопленки. Это различные сцены – от военных до мирных (например, «Конкурс задниц Родины») или страшных социальных картин: репортаж о женщине-самоубийце, с наполовину снесенным черепом, вынужденной пойти на смерть, чтобы отдать сердце нуждавшемуся в операции сыну; или о женщине, несшей в сумке тело своего ребенка, погибшего при бомбежке. Некоторые отрывки влияют на эмоции так же сильно, как и экранные репортажи. Например, описание момента смерти молодого парня с сигаретой в руках, оставшегося без ног и истекшего кровью (Одишария, 2015, 22–23). В главе «Кладбище рук и ног» телеоператор рассказывает о том, что в огороде возле больницы хирург «хоронит» конечности, отрезанные в ходе операций. Врач организовал кладбище, надеясь на появление родственников, которые будут искать близких (Там же, 7–8).

В повести Г. Чкванава «Гладиаторы» («ტორეოდორები», 2006, переведена на русский в 2007 г.) повествование о русских захватчиках/колонизаторах существует как фон, на котором вырисовываются образы грузинских солдат, переживших войну. В центр повествования автор ставит двух грузинских военных (Кобу и Дато), вырвавшихся из окружения и бредших в неуказанном направлении. Изможденные, они видят, как боевики, говорящие по-русски, разоряют села и убивают людей.

«Гладиаторы» – это люди, вымотанные войной, способные или убивать, или умирать. Чкванава указывает читателю на последствия любых войн – травмированную психику, разоренную душу. Мир людей, прошедших войну, похож на выжженную пустыню. Единственное, что остается от прошлого, – надежда на возрождение. Потому что писатель вводит символический сюжет: перед смертью движение пуль сравнивается с движением плода в животе матери (Чкванава, 2014, 267).

После 2000-х гг. в грузинской литературе появляется дискурс кавказского сообщества, обманутого северным соседом. Например, Тлостанова пишет о том, что кавказцы оказались в ситуации символических чернокожих Евразии, постепенно все больше «чернеющих» в российском, советском и постсоветском воображаемом (Тлостанова, 2012, 104). Понимание грузинами своего положения подтолкнуло к призыву о сплочении. Например, в малоизвестном рассказе Левана Малазония «სოხუმტან ახლოს, მაშინ…» [Вблизи Сухуми, тогда…] (2011) звучит посыл к абхазам как к народу, с которым исторически связывают столетия, а русские изображаются в нем как бессердечные оккупанты. Один из персонажей предостерегает абхазов от отношений с Россией. Он пользуется весьма резкими сравнениями:

От России прочь бегут все ранее ею захваченные страны, а вы все обнимаетесь с этими свиньями!? А ты знаешь, что этим шовинистским русским коммунистам наплевать на абхазов, осетин, чеченцев, украинцев и грузин – т. е. на всех, кто начал борьбу за независимость? Да и что у вас общего с русскими? Вас спасали ваши обычаи, а вот русский плевать хотел на ваши традиции, он жену продаст любому за сто грамм водки. Вот, ты думаешь, что в Кремле переживают за ваше спасение? Для России Абхазия – всего лишь хороший пляж, да и база для ракет, вам, как и осетинам, запудрили мозги. Вас сначала используют, а потом выбросят на помойку или в Турцию. Знаешь ли ты, что в составе этой животной державы абхазам грозит полное вымирание? (Малазония, 2011, 144)

В тексте прослеживается желание автора представить заблуждение абхазов в оценке своей роли по отношению к России и Грузии. Для автора, как и для части грузинского общества, грузины и абхазы – это кавказцы, которые должны держаться вместе ради предотвращения агрессии сильного соседа. По моему предположению, резкий текст написан на грузинском для того, чтобы он был доступен читающим и говорящим по-грузински осетинам, с которыми также произошел вооруженный конфликт.

Новый социум

Кроме появления темы войны в русско-грузинской тематике, следует отметить появление дискурса самоидентификации представителей бывшего советского сообщества. Чаще всего он встречается в литературе на русском языке и связан с проблемами мульти– и транскультурности. Например: самоидентификация русских, живших в Грузии, или грузин, живших в России, а также представителей этнических групп, выросших не на своей «этнической родине». Дискурс самоидентификации становится ведущим в нескольких произведениях русскоязычного писателя, родившегося и проведшего детство и юность в Грузии, Дениса Гуцко. Главным персонажем его текстов становится прототип автора – этнический русский, выросший и сформировавшийся в Грузии. Сам себя он называет «грузинским русским» (Гуцко, 2005, 68). Исходя из современных исследований, герой является типичным примером человека транскультурного пространства. К такому выводу проходит читатель, ознакомившись с историей героя в повестях «Апсны абукет[44]. Вкус войны» (2002), «Там, при реках Вавилона» (2004) и в романе «Русскоговорящий» (2005). На самом деле первые два текста частично включены в роман «Русскоговорящий» (Абашева, 2008; Аверчинков, 2015; Ганиева, 2006). Главный герой – Митя Вакула – считал Грузию своим домом, но из-за постсоветской политики стал в Грузии чужим. Он вынужденно уезжает в Россию, которую фактически не знал, и для «коренных» русских превращается в «грузина». Причиной превращения стал грузинский акцент:

Окружающие любят порасчленять его: «Значит, ты не грузин? Папа-мама оба русские? Хм!» Почему именно, он не знает, но многим противны такие, как он, русские с акцентом (Гуцко, 2005, 9).

Писателя волнует судьба не только отдельного человека, но и русскоязычного населения, оказавшегося врагом для одних и балластом для других. Нахождение между культурами (in-betweenness) оказывается не категорией, раскрывающей горизонты, а наоборот, становится препятствием и закрывает двери и в один, и в другой мир.

В повести «Апсны абукет. Вкус войны» на основе дневниковых записей своего отца Гуцко воссоздает картину военного Сухуми. Читатель узнает хронологию событий и ощущения русского человека во время грузино-абхазской войны. Русское население Абхазии оказывается заложником войны,