— Ладно, к делу! То есть о сущем — о деньгах.

— А можно в контракте записать, что мы обязуемся любить друг друга до гробовой доски? — Маше очень нравилось поддразнивать адвоката, играть на его чувстве ревности.

— Можно, но тогда он будет признан в суде недействительным.

— Почему это?

— Потому, котенок, что есть такое понятие — кабальная сделка. И еще — сделка, заключенная под влиянием обмана.

— И кто кого обманывает?

— Разумеется, как обычно, ты всех.

— Можно подумать, что тебя можно обмануть!

— Меня нельзя. Ладно. Я думаю, формулировка должна быть стандартная — каждому принадлежит то, что на его имя зарегистрировано.

— Значит, акции его фирм…

— Они останутся всегда его. Если только он под влиянием твоих чар не перепишет их на тебя.

— Ну и х… с ним!

— Не матерись. Ты теперь будешь дамой светской, то есть манерной, жеманной и хорошо воспитанной. Только мизинчик не оттопыривай, когда чашечку с кофе брать будешь, — настала очередь Иннокентия Семеновича подколоть Машу. Она ему про Андрея, а он ей про ее происхождение… Квиты.

— Злой ты, медвежонок! Будешь наказан. Спи отныне с выпускницами Смольного. Им сейчас как раз лет по девяносто, твоя возрастная группа. — Ох, как Маше нравилось пикироваться с Кешей. Только он мог по достоинству оценить ее уколы и ответить соответственно. Маша обожала фехтовать словами. Жаль, что с Андреем это было невозможно.

— Мало заманчиво. У них за всю жизнь не накопилось в этом вопросе такого опыта, как у тебя.

— Не хами!

— А ты не задирайся! Андрею твоему, кстати, через десять лет будет столько, сколько мне сейчас. Что тогда будешь делать?

— Как что? Выйду за молодого и богатого! И между прочим, не через десять лет, а через двенадцать.

— Вот потому и нельзя в контракте писать «до гробовой доски». Ты уже сейчас не собираешься этот пункт исполнять.

— Вот от чего вас, адвокатов, во всем мире и ненавидят, все в свою пользу вывернете!

— Ну, мы-то на словах, а судя по твоим успехам, ты — на деле. Честно, я не верил, что ты его охомутаешь.

— А может, это он меня?

— Ага! Кому-нибудь другому рассказывай!

— Ладно, что еще писать будем?

— Я думаю, стоит записать, что из нерегистрируемого имущества каждому в случае развода принадлежат те вещи, которыми он пользовался исключительно или преимущественно.

— А это что за хрень?

— Маш, правда, кончай выражаться, будто уличная дешевка. Ты как минимум — будущий юрист! — Адвокат всерьез разозлился.

— Извини. О чем идет речь?

— О драгоценностях для тебя. И бритве для него! — Иннокентий Семенович наблюдал, какое впечатление произведут его слова.

— А мой эпилятор?

— Отсудим!

— Я на тебя надеюсь.

Любовники рассмеялись. И от пикантности ситуации — обсуждение брачного контракта после приятного секса, и от «лексического пиршества», как называл Иннокентий Семенович их словесные дуэли.

— Да, кстати, — на лице адвоката проявилась озабоченность, — у Андрея есть контакты в ФСБ?

— Разумеется. А как бы иначе он бизнесом занимался. А чего?

— Не «чего», а «что». А вот что. Как бы он тебя на прослушку не поставил.

— А что, это так легко делается? — Маша напряглась.

— Ну, не очень легко. Раньше-то, до изменений закона о борьбе с терроризмом, только при наличии уголовного дела, с санкции суда и прочее. А теперь у Конторы есть право в оперативных целях поставить «на флэшку» кого угодно и когда угодно.

— И? — Маша ловила каждое слово.

— Если он не поскупится, а стоит это минимум тысячу долларов в день, то тебя будут слушать круглосуточно. И это еще не все. Он может получить распечатку твоих звонков, выбрать наиболее часто употребляемые и поставить на прослушку их тоже. Тогда при помощи биллинга он еще способен отслеживать, как часто ты оказываешься в одном и том же месте с тем, с кем при этом часто разговариваешь по телефону. Это, конечно, влетает в очень кругленькую сумму, но весьма эффективно.

— Сволочи! — вырвалось у Маши.

— Кто?

— Продажные чекисты, вот кто! А право на тайну частной жизни? А права человека?

— Девушка, вы о чем? Мы все под колпаком у «старшего брата».

— Мерзость.

— С этим я согласен. Просто, когда едешь ко мне, свой телефон оставляй в офисе, а на другой делай переадресацию звонков. И все. Против лома нет приема, если нет другого лома!

— А где я возьму второй телефон? — Маша сама поняла, что сказала глупость.

— А я для чего? — самодовольно улыбаясь, Иннокентий Семенович подошел к портфелю, достал коробочку и протянул Маше.

— Нет, все-таки ты прелесть, медвежонок. И чертовски умен.

* * *

Бывает так, что, объясняя нечто другому, мы вдруг сами задумываемся о предмете обсуждения и неожиданно обнаруживаем, что допустили просчет, что-то недосмотрели, недодумали.

Иннокентий Семенович сел в машину, бросил шоферу: «В офис» — и ощутил нутром какую-то тревогу. Что-то произошло. Пока не ясно что. Но оно волновало, было неуловимо, не имело формы. Зато имело явный запах тревоги.

— Шеф, звонила ваша секретарша, сказала, что не могла до вас дозвониться. Просила передать, чтобы вы позвонили на работу.

«Странно. Я телефон не выключал», — подумал Иннокентий Семенович и его вдруг будто током пронзило. А что, если то, о чем он предостерегал Машу, уже произошло? Что, если Андрей не поскупился и Машин телефон на прослушке? А соответственно и его. И дальше по биллингу их встречи «засвечены». Так, значит, за ним может быть «хвост».

Следующие несколько минут Иннокентий Семенович давал отрывистые указания шоферу: «Налево. В правый ряд. Притормози у киоска, поехали. Включи левый поворотник и поверни направо».

Такого раньше не было никогда, и пацан-водитель, переманенный Иннокентием Семеновичем у одного из клиентов (исключительно потому, что адвокат случайно узнал, что парень в ранней молодости увлекался автоспортом), растерялся. Но команды хозяина выполнял четко. Через несколько минут, уже увлекшись игрой в казаки-разбойники, шофер сам стал «скидывать хвост», поняв, в чем, собственно, дело.

— Молодец! — отрывисто бросил хозяин. — Достаточно. Заметил кого-нибудь?

— Нет.

— И я нет.

Прошло еще несколько минут. Водитель наблюдал за лицом хозяина в зеркало заднего вида. Таким он Иннокентия Семеновича еще не видел. Лицо застыло словно маска. Но глаза… глаза… Парню стало страшновато. Не хотел бы он, чтобы Иннокентий Семенович когда-нибудь посмотрел так на него. Не хотел бы вызвать такую злобу у хозяина.