Оказалось, что его бесчувственное тело хозяева положили на нижний этаж крохотной детской кровати. Кровать была самодельная, двухъярусная и стояла в маленькой комнате без окон.

Я вам расскажу о другом. В шальное время девяностых я часто ходил в гости на автомобильную стоянку рядом с домом.

Посреди Садового кольца, в охранной будке сидели мои приятели и круглосуточно охраняли чужое лакированное железо. Там, под фальшивый кофе и плохой чай велись довольно странные разговоры. Компания множилась, делилась, посылали гонцов за закономерным продолжением. Ночь длилась и была нежна, как настоящая летняя ночь в Москве, когда лучше уж не ложиться и наверняка не стоит спать. А если и рушиться в кровать, то уж у себя дома — в тот час, когда васистдас уже отворён и клерки давно потянулись на биржу.

Однажды я нарушил это правило и пошёл вслед за своим приятелем — странные квартиры открывали нам свои двери, женщины за чужими столами казались всё прекраснее и прекраснее.

Я проснулся от холода. Было промозгло и сыро, над ухом кричала ворона.

Открыв глаза, я увидел скорбную старуху. Она сурово смотрела на меня с фаянсового овала. Смирнова Елизавета Петровна явно была не расположена ко мне и, к тому же умерла год назад. Я повернул голову и увидел средних лет майора, также недавнего покойника. Как меня занесло на кладбище, было совершенно непонятно — я, будто малоизвестный французский писатель русского происхождения, ночевал в склепе. Но что-то было не так — обелиски теснились как камни на Пражском еврейском кладбище. Мотая головой и сопя, я полез между ними. И скоро уткнулся лбом в кровать, на которой храпел мой конфидент.

Он, не открывая глаз, сказал:

— А, ну привет, привет. Будешь уходить — не лезь в правую дверь. Там вчера Петровича обещались побить — прям алкоголики какие-то.

Петрович был его приятель, гравёр-надомник. Его ещё звали диагностиком за безошибочное определение причин смерти, так как он аккуратно выводил на граните и мраморе „От жены, от тёщи, от любящих детей“.

Я полз по огромным комнатам его квартиры-мастерской ещё полчаса, счастливо миновал злых соседей в подъезде, пока не вывалился в грохочущее городское утро».

Он говорит: «Это поучительная история случилась давным-давно, когда вода была мокрее, а сахар слаще. И произошла она за далёким Полярным кругом, где я служил.

Там, понятное дело, ночь длится полгода, а когда день полгода подряд, то и спать неловко. Да и внешних факторов, чтобы отличить время суток, кроме радио, нет.

Но в этом месте находились ответственные люди, что берегли покой и спокойный сон нашей Родины. Им шутить со временем не приходилось, поэтому они два раза в сутки получали по радио сигнал сверки — мигала лампочка, туда и сюда отправляли группу цифр.

Но как раз северные военнослужащие люди бодро отметили День всех советских военнослужащих людей, в результате чего что-то сместилось в их рассудке. Они устроили утреннюю поверку в девять вечера, погнали личный состав в наряды и двое суток жили во времени, отличающемся от обычного на двенадцать часов.

Впрочем, электронных часов тогда не было. А стрелочные командирские показывают одну и ту же истину: солдат спит, служба идёт.

На вторые сутки к ним пришёл кораблик с едой и всякими штуками. А его никто не встретил. Можно представить себе у Копполы такой сюжет — плывут апокалиптические американцы на лодочке, а никто не стреляет. Приплывают, а там никого нет.

Нигде никого нет.

И сумасшедшего полковника, и вьетконговцев.

И марихуаны нет.

Ничего-ничего.

И никого.

Одна северная советская ночь.

И спит только на причале блохастая собака. Впрочем, это уже фантастика, поскольку в Полярную ночь на причале может лежать только обледенелая собака с обледеневшими блохами.

Да. Но тут было немного иначе».

Он говорит: «Сейчас я несколько поистрепался, а вот раньше постоянно ходил на всякие светские мероприятия. Правда, сейчас-то и этих мероприятий стало меньше, люди получше деньги стали считать. Я пошёл на чужой светский праздник — без галстуков, но с тётками в декольте. Там были всё сплошь светские люди, что вели светскую жизнь. Светская жизнь, для тех, кто не знает, заключается в протискивании своих тел мимо тел других людей со стаканом или бокалом в руках. Главная фишка — не облить никого при этом томатным соком. Это опять же, я вам рассказываю, тем, кто пока не понимает фишек светской жизни, и тех, кому про это ещё не рассказала Рената Литвинова.

Итак, меня окружали светские люди, и я, увидев знакомого воротилу шоубизнеса Б., решил спрятаться за его могучим торсом. Он, судя по всему, чувствовал себя как рыба в воде.

А его спутница мне сказала, что окружающее — вовсе не светская жизнь. Светская жизнь начнётся ровно через час (она посмотрела на часы), и я сразу это пойму.

Тогда я начал то и дело глядеть на часы. Другие гости тоже то и дело посматривали на часы, и это несколько нервировало гостей-евреев.

И правда, как только прошёл час, началась светская жизнь. Прямо перед нами встали два человека, и один быстро и сурово спросил другого:

— Ну-с, а вы чем знамениты?

Тот замямлил сначала, но всё же как-то отбился.

И сразу же мой сосед справа обратился ко мне по-французски.

Но ведь русского писателя хуй собьёшь с панталыку. Потому что один писатель завсегда помогает другому, даже если и дохлый. Писатели вместе — страшная сила. Оттого я, не слушая вопроса, сразу произнёс с иронией и вальяжностью:

— Eh bien, mon prince. Non, je vous préviens, que si vous ne me dites pas, que nous avons la querre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j’у crois) — je ne vous connais plus, vous n’étes plus mon ami…

Некоторые подумают, что дело после этого было в шляпе. А вот и нет. Франкофон сразу стал приставать к очень красивой девушке и показывать ей какие-то ветеранские документы о том, что он герой, покалеченный в сражениях. Мне стало сразу безумно завидно. Ну-ка, думаю, сейчас спрошу у него, в каком полку, типа служили — и станет ясно, что не зря я провёл боевую молодость в кавказских войнах. И понятно, красавица, стоящая напротив, заинтересуется.

Ну, спросил, как дурак. А он начал частить названиями на глобусе, а под конец говорит:

— А вообще надо ещё за войну с Польшей документы получить…

И по всему выходило, что у него командир полка был по фамилии Пожарский, а замполитом — Минин К. И.

Нет, думаю, чужой я на этом празднике жизни.

И в этот момент одна интересная дама принесла мне анкету.

Она заглянула мне в глаза и сказала:

— Я сразу поняла, что это — вам.